Книга Почему Путин боится Сталина, страница 28. Автор книги Юрий Мухин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Почему Путин боится Сталина»

Cтраница 28

Как же, скажете вы, ты же можешь писать в этой книге о чем угодно, да и раньше мог писать, к примеру, о том, что Ельцин издох в 1996 году, а не в 2007-м, а ведь это и есть свобода слова!

Но разве в СССР вы не могли говорить свободно о чем угодно? На кухне. Не могли орать во всю глотку: «Долой Брежнева!»? В лесу. Могли. Да, скажет читатель, но на кухне и в лесу меня слушали бы несколько моих товарищей, и все.

А кто слышит меня, кроме вас? Велика ли разница в слушателях, чтобы так радоваться? Люди, как правило, не понимают сути свободы слова — нет, и не бывает свободы слова без ОБЯЗАННОСТИ СЛУШАТЬ!

Находящиеся у власти подменили эти понятия, при них в прессе началась болтовня ради болтовни, именно при них государственные органы получили право НЕ РЕАГИРОВАТЬ на то, что пишет пресса. Режим уничтожил на территории СССР обязанность слушать и этим ликвидировал саму свободу слова для всего народа.

В СССР, даже в мое время, даже уже после смерти Сталина, было не так. Да, действительной свободы слова, такой, какой она была при Сталине, в мое время уже не было, но обязанность слушать — была! Вот мой личный пример.

В середине 80-х наш завод становился на ноги, появилась возможность с него кое-что взять, и масса чиновников стала показывать нам, насколько они значительные люди и что мы обязаны их очень сильно любить и не отказывать им в их личных просьбах. Веселая это была компания — от прокурора города до директора банка.

Последний учудил такое, что у меня кончилось терпение. Мы по инструкции ВЦСПС обязаны были бесплатно раздавать в горячих цехах чай и делали это, как и остальные заводы, десятки лет. Но в инструкции было написано «бесплатно доставлять в цеха чай». И директор банка прекратил оплату магазинам наших счетов за чай на том основании, что речь, дескать, идет только о бесплатной доставке чая в цеха, а рабочие на рабочих местах должны покупать его за наличные.

Был бы старый секретарь горкома, за такие шутки директор банка мигом бы лишился партбилета и вместе с ним должности. Но секретаря горкома уже сменил болтливый перестройщик, будущий бизнесмен.

Снабжение завода было моей обязанностью, и я, разозлившись, собрал все факты воедино (не забыв и прокурора, и милицию) и написал статью в «Правду» с предложением, как быть с этой бюрократической сволочью. Предложение в «Правде» не поняли и из статьи убрали, но статью напечатали, приделав ей свое окончание.

Далее дело развивалось так. «Правда» у нас появлялась вечером, и номер с моей статьей «Чаепитие по-буквоедски» появился в четверг. В пятницу ее прочли, меня вызвал директор (исключительно умный и опытный руководитель) и приказал ко всем упоминаемым мною в статье фактам собрать документальное подтверждение (а вечером еще проверил, как я его указание исполнил). И приказал все документы забрать домой. В субботу утром он позвонил мне на квартиру и распорядился вместе с ним ехать в горком. Там нас ждали: второй секретарь обкома, прокурор области, комиссар областной милиции, директор областной конторы «Промстройбанка» и масса других областных чиновников. Там же у стенки сидели все, кого я критиковал в статье. Кстати, чай заводу банк оплатил еще в пятницу, тогда же начальник ГАИ лично сломал все шлагбаумы, которые он до этого поставил на территории нашего завода, и т. д.

Нас с директором посадили напротив прокурора области, перед ним лежала моя статья, размеченная по эпизодам. Он читал эпизод и требовал: «Документы!» Я вынимал из своей папки необходимые и подавал. Он их смотрел профессионально: атрибуты бланков, входящие номера и даты, даты распорядительных подписей, сроки и т. д. Если не видел признаков недействительности, складывал эти бумаги в свою папку. На одном документе между входящей датой и распорядительной надписью срок был три дня. Прокурор проверил по календарику — два из них были выходными. (Спасибо директору — у меня на все вопросы прокурора были готовы документы.) Потом председатель комиссии — второй секретарь обкома — начал задавать вопросы, требующие устных пояснений. От стенки послышались жалобные сетования, что я, дескать, все извратил, но председатель заткнул им рот и слушал только меня.

В понедельник меня вызвали в обком, и я целый день присутствовал при таинствах — обком писал ответ в «Правду», в ЦК Казахстана и в ЦК КПСС. Мне его не показали, но позвонил из «Правды» журналист и зачитал мне его по телефону с вопросом — согласен ли я с таким ответом? Я не согласился (хотелось заодно додавить и городского прокурора, замордовавшего наших работников дурацкими исками), но во второй статье, завершающей тему, которую «Правда» дала уже сама, вопрос о прокуроре не прозвучал. Но даже то, что было сделано «Правдой», уже было огромным подспорьем в работе, да и прокурор поутих.

И подобное отношение к прессе было общим государственным правилом. Мой директор заставлял писать ответы во все газеты, включая собственную заводскую многотиражку, если только в них был хотя бы критический намек на наш завод или его работников. Был такой смешной случай.

У нас в городе служил офицер-пожарный, большой сукин сын. Как-то он задел меня лично тем, что оскорбил мою жену, и я, прикинув обстоятельства, нашел более выгодным не тащить его в суд, а дать ему в морду. И хотя сукин сын просимулировал в больнице сотрясение мозга две недели, но по Уголовному кодексу КазССР мое дело подлежало товарищескому суду, где меня и приговорили к максимально возможному наказанию — 30 руб. штрафа. (Божеские были тогда цены, надо сказать.) Сукин сын написал во все газеты и инстанции. Занималась этим делом масса людей. Я дал кучу объяснительных по его жалобам, но на защиту этой мрази никто не встал, хотя и убрать его из МВД тоже не смогли. И вот прошел слух, что статья об этом инциденте появилась где-то в ведомственной газете МВД в Алма-Ате. В области этой газеты найти не смогли, и тогда директор дал дополнительное задание ближайшему командированному в Алма-Ату. И только когда тот привез оттуда нужный номер и когда директор убедился, что ни обо мне, ни о заводе в статье не было ничего плохого, успокоился.

Да, не все в советских газетах могло быть напечатано, но о советских людях, об их нуждах и интересах печаталось в сотни раз больше, чем сегодня. И — главное — эти газеты обязательно читались теми, кого это касалось.

Попробовал бы какой-нибудь козел-депутат или чиновник вякнуть, что он, дескать, какие-то газеты не читает. Не эти газеты были бы виноваты, что их не читают, а он, мерзавец, был бы виноват в этом. Потому что даже в послесталинском СССР была обязанность слушать слово. Потому оно и было в тысячи раз свободнее, чем сегодня.

* * *

В итоге. Если бы Сталин не был убит, то в стране сохранилась бы реальная свобода слова — свобода обсуждать любые пути совершенствования нашей жизни. Свободы слова для паразитов, мечтающих ограбить советский народ, действительно не было бы, и мы многих бы нынешних «звезд» не знали. Скажем, Ксюша Собчак работала бы на ткацкой фабрике мотальщицей, и те «интеллектуалы», которые сегодня не слазят с экрана телевизора — все эти Сванидзе, Познеры и Соловьевы, — при сталинской свободе слова тоже занимались бы посильным их интеллекту трудом или в крайнем случае воспевали бы виды на урожай и хвалили бы председателя колхоза в колхозных многотиражках, втайне надеясь со временем писать и в районную газету.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация