Знавал святое отношение и футбол. Борис Аркадьев, Николай Старостин, Михаил Якушин, Константин Бесков, Игорь Нетто, Лев Яшин были, можно сказать, приговорены к футболу. Перечень неполный, но служение ему всегда было уделом немногих. Условное родство с театром не отменяет, однако, существенных различий. Одно из них – возраст исполнителей. Футбол куда моложе, а молодости свойственны и легкость в мыслях, и переменчивость увлечений. Посему многие из заслуженных и популярных футбольных имен в наш контекст не помещаются – затруднительно говорить о служении футболу Всеволода Боброва, Эдуарда Стрельцова, даже Андрея Старостина. В этом нет ничего обидного: не каждому футбольному супермену даны безраздельная верность своему призванию, повышенная ответственность за него, вечная, порой навязчивая охота обновлять, совершенствовать дело жизни. Служить делу ли, идее ли не означает быть непременно фанатиком, но упоенность избранным занятием полагается обязательно сопровождать щедрой отдачей всех сил без остатка. К кому, как не Льву Яшину, все это относится в полном объеме. Но служил он футболу необычно, по-своему, слишком уж затратно, и издержки оказались суровыми.
«В 1960 году сборная выиграла у поляков 7:1, преимущество было такое, что Яшин бросился-то за мячом всего два раза. А потерял за игру три килограмма», – не уставал удивляться Валентин Бубукин и объяснял почему: – Вот что Лев делал, по собственному признанию, во время матча. Выбивает из ворот Кесареву, но не выключается из игры, а мысленно действует в роли правого защитника. Кричит: отдавай Иванову, дальше за Вальку делает пас Понедельнику и вместе с ним бьет по воротам. Потом отрабатывает в обороне, страхует партнеров. Центральный нападающий соперников выходит на хорошую позицию, мощно бьет, и Лева практически без движений забирает мяч. Пресса пишет: Яшин прочитал комбинацию и оказался в нужном месте! Но он не читал комбинацию, он в ней участвовал!»
Если рассуждать более обобщенно, Яшин, даже не вступая в игру непосредственно, всегда мыслями и чувствами ставил себя на место товарищей, возгласами корректировал их действия, словом, весь матч без продыха находился в работе. Яшинский способ существования в футболе не может обойтись без отдельного разбора, но его истоки тонко уловил Валентин Бубукин. Другие соратники Яшина тоже высказывались на эту тему, но именно он взял на себя труд сформулировать, в чем особая стать Яшина, выделявшая его из общего ряда не вратарей, а футболистов вообще: «Все мы – Стрельцов, Иванов, Месхи, я – играли, а Яшин жил футболом».
Яшин жил футболом, а футбол жил в нем, получил постоянную прописку в его душе. Не знаю другого, кто испытывал столько эмоций до и особенно после игры – положительных или отрицательных в зависимости от результата, от удовлетворенности своими действиями. Футбол не отпускал его зачастую и по ночам, вызывал от избыточных волнений бессонницу или, наоборот, солнцем являлся во сне. Что полностью, до краев поглотил его, говорить неверно, от этого можно было помешаться, а он принадлежал не только футболу, но и семье, друзьям, был большущий жизнелюб.
Как-то, отвечая мне, не сожалеет ли, что некому в семье передать футбольное наследство, сказал: «Слишком люблю своих дочек, чтобы жалеть о чем-то, да и если бы был сын, захотевший стать футболистом, я никуда бы от футбола не смог скрыться». Настолько сросся с ним, что футбол порой и вести себя стал как навязчивый родич, вторгающийся без стука. Люди, наблюдавшие его в дружеской кампании, замечали, как веселый и смешливый человек иногда вдруг замолкал, переставал реагировать на все вокруг. Это посещали его какие-то футбольные думы и тревоги. Футбол и на самом деле превратился для Яшина в родное, кровное, незаменимое дело, которому были отданы все силы дотла. Так и говорил: «Я отдал футболу все».
Лев Иванович ощущал вкус к этой беспокойной, полной тревог, но захватывающе интересной, достаточно веселой жизни. Вкус-то был приятным, да привкус горьким. Поражения переносил крайне тяжело. Да что там поражения – почти каждый пропущенный мяч в серьезной игре мог обернуться беспокойной ночью, не говоря уже о лишних «беломоринах». Валентина Тимофеевна унимала как могла:
– Вы же все равно выиграли, что ты так терзаешь себя?
– Это полевые выиграли, а я-то проиграл.
В 1967 году, когда Михаила Якушина «бросили» на сборную, тренер, конечно, пригласил в нее своего давнего ученика. Но в товарищеской встрече со сборной Австрии в Лужниках (4:3) тот пропустил досадный гол. Прописная истина: удар в ближний угол должен вратарем браться, если он, конечно, не сумасшедшей силы с короткого расстояния. Но вышло по-другому, и Яшину свет стал не мил. Чтобы пригасить ни к селу ни к городу всплывшую впечатлительность своего любимца, Якушин даже звонил вечером ему домой:
– Лев, что ты расстраиваешься? Все в порядке, мы выиграли. И ты сыграл отлично… – однако не удержался и добавил: – Но на будущее запомни: ближний угол надо закрывать поплотнее.
И это напоминание только добило Яшина – он знал сию заповедь не хуже тренера, за очевидный ляп и судил себя. Вообще придерживался принципа: нет и не может быть строже судьи, чем ты сам.
Некоторые поражения надолго сохраняли тяжесть в душе. Были и такие, что двойную. Поздней осенью 1956 года проиграли «Локомотиву» – 1:7. Эта игра в промозглый мрачный вечер и у меня до сих пор вызывает содрогание: так жалко было Яшина, которому досталось и от чужих несколько тяжелых снарядов, и пара горьких пилюль от своих (Бориса Кузнецова и Евгения Байкова). До 1982 года, когда московское «Динамо» потерпело крушение в столкновении с минскими одноклубниками (0:7), это было самое крупное поражение команды в чемпионатах Советского Союза. Оно заронило кое-какие вопросы у некоторых болельщиков: динамовцы уже потеряли шансы на первенство, но второе место себе обеспечили, а «Локомотив», наоборот, стоял на вылет – победа ему была нужна как воздух.
В то время подозрения в договорных играх еще не овладели массами, но потихоньку стали проникать на трибуны. Впрочем, этот случай выглядел совсем неправдоподобно, поскольку поддельные игры не проигрываются столь позорно, достаточно отдать очки. Тем не менее на следующий день, вспоминает Валентина Тимофеевна, один ее сослуживец позволил себе пошутить:
– Яшина, какой толщины конверт вам вчера под дверь подсунули?
По простоте душевной она возьми и поделись со Львом этой глупой шуткой: «Как он взорвался! Это надо было видеть».
Я уже пытался просветить молодого читателя, не знающего, что тогдашняя пресса была скрытная и полунемая, ограничивалась счетом и несколькими строками комментария, а подробностями, как вот теперь, себя не утруждала, поэтому людям было невдомек, что Яшин вынужден был выйти на поле с махровой ангиной. Он намекнул тренеру на недомогание. Но Михаил Иосифович по каким-то таинственным причинам не отреагировал. Подвижность, потребная вратарю как воздух, оказалась ограничена – болела поясница. Почему-то двоилось в глазах при электрическом освещении. Однако сам придерживался твердой позиции: вышел на поле – играй, и никаких оправданий!
Никаких оправданий не хотел знать и в отношении этих треклятых договорных игр, хотя некоторые их закоперщики пытались что-то лепетать в объяснение. В 1969 году к концовке первого этапа «Динамо» почти обеспечило себе попадание из предварительной подгруппы в финальную пульку. За тур до промежуточного финиша команда занимала четвертое место, а борьбу за звание чемпиона предстояло продолжить первой семерке. Тем не менее поражение от «Нефтчи» при определенном раскладе могло вызвать подсчет мячей для распределения мест в таблице. Тогда группа игроков в полной тайне от тренеров сговорилась с бакинцами о ничейном исходе. По свидетельству Валерия Маслова, Яшин в известность поставлен не был. Первый тайм динамовцы выиграли 2:0, а во втором московские заговорщики «открыли калитку» соперникам, дважды выпустили их прямо на свои ворота, и команда «Нефтчи» добилась ничейного результата 2:2.
