По словам Маслова, репутации Яшина ребята урона не желали, но ведь все одно – подставили. Кто из узнавших станет разбираться, был он в курсе или нет, да забыли еще о том, как Яшин казнит себя за каждый гол. Так произошло и в этой раз. Ветеран страшно горевал, что подвел команду, пока не узнал от Бескова, которому все открыл заинтересованный человек со стороны, что нашлись «сплавщики», угодившие, кстати, на гауптвахту (играя за «Динамо», они числились военнослужащими пограничных или других внутренних войск).
И после этого Маслов еще удивляется, что Яшин от него и Аничкина тогда отвернулся, а через год поверил Бескову, что эта «сладкая парочка» продала армейцам переигровку за первое место в Ташкенте. Полную неприемлемость «крапленого» футбола Яшин в 1972 году комментировал мне в таких хлестких, темпераментных выражениях, которые больше я никогда от него не слышал. К концу 60-х, когда сдача матчей участилась, учащеннее забилось и это честное сердце, приняв добавочную нагрузку к обидным проигрышам и голам.
Зарубки на сердце оставляли, хотя были не больше чем исключениями, громкие поражения, за которые Яшин брал на себя вину, такие, как 1:4 в 1959 году от югославской «Црвены звезды» с «хет-триком» Боры Костича. Не мог простить себе и зевок осянинского удара метров с 30–35 в матче со «Спартаком» (1:4) 1970 года.
А чего стоило «раннему» Яшину удаление с поля в кубковом финале 1955 года против армейцев Москвы (1:2), когда замены еще не разрешались и «Динамо» весь второй тайм дрожало с полевым игроком (Евгением Байковым) в воротах! В концовке первой половины игры вратарь на ходу жестко встретил мчавшегося на всех парах Владимира Агапова, а тот театрально рухнул. Во всяком случае, так считали динамовцы. Пострадавший же от этого столкновения до сих пор ссылается в качестве опровержения на попадание в госпиталь. Динамовский кипер готов был поклясться, что умышленно не прыгал на соперника ногами, а такое злодеяние пытались вменить ему в вину. Однако, поставив «Динамо» в безнадежное положение, Лев проклинал себя, долго выходил из транса, с трудом принимая поддержку товарищей по команде. Навсегда запомнились ему, пусть и не были злыми, строки, прочитанные на следующий день в динамовском боевом листке «Штрафной удар»:
Кубок должен был быть нашим,
Но подвел товарищ Яшин.
Глубина переживаний вратаря за пропущенные мячи оказалась особенно близка Льву Кассилю, в чем он признался мне, когда познакомились во время совместной поездки. Как выяснилось, будущий писатель сам в юности, что протекала в Покровске Саратовской губернии, «стоял на воротах» – так это тогда звучало. Рассказывал, что, пропуская, как и Яшин, нелепые мячи, тоже не знал куда себя деть от стыда и обиды, а я невольно представил даже сходство их комплекции в футбольной юности – оба тощие, вытянутые, длиннорукие, длиннопалые.
Автор «Кондуита и Швамбрании», когда-то настольной книги каждого школьника, ныне, увы, совершенно забытой, без своих вратарских слез и грез, скорее всего, не создал бы романтический, намеренно освобожденный от столь близких автору треволнений образ «вратаря республики» в одноименной повести и знаменитом фильме (с усеченным названием «Вратарь»). И без своего чуть грустного вратарского опыта, может, не влюбился бы в Яшина, тронувшего прежде всего тем, что играл сердцем, да не зазывал бы усиленно в гости к себе домой. Узрел в нем некнижный, реальный вратарский идеал, запечатленный в художественном очерке «Вратарь мира и «врата Рима», который был навеян яшинским матчем-шедевром 1963 года.
В Англии на чемпионате мира 1966 года Лев Абрамович светился от гордости за Яшина. На обратном пути в самолете я оказался рядом с ним и легендарным вратарем 30—40-х Анатолием Акимовым. Устали безмерно в аэропорту Хитроу маясь несколько часов в ожидании задержанного рейса, скрашенном, правда, нежданной встречей и беседой с легендарным бразильским тренером Висенте Феолой. Но только загрузились в родной «Ил», усталость как рукой сняли сладкие разговоры о футболе, обмен впечатлениями о грандиозном турнире. Фигурировал в них, разумеется, и Яшин – один из общепризнанных героев чемпионата и наш главный герой. Указывая на Акимова, Кассиль просвещал меня:
– Анатолий Михайлович знает, что Кандидова я в какой-то степени писал с него, вернее, присвоил своему вратарю некоторые Толины черты и привычки… – И мягко, но хитро улыбаясь продолжал: – Полагаю, что он не обидится, если теперь склоняюсь к тому, что меня осенило предвидение Яшина.
Акимов в ответ только произнес:
– Он действительно обставил всех нас.
Как мне тогда показалось, Яшин, неся многие черты Антона Кандидова, «вратаря республики», оказался дорог автору больше всего тем, что, в отличие от своего литературного героя, не был заколдован от пропущенных мячей и напоминал ему о реальных ощущениях собственной юности. Земной человек, «вратарь мира» допускал вполне земные ошибки, как никто, терзался ими и, в отличие от большинства коллег, винил обычно лишь самого себя. Ни один защитник не услышал от него упрека за роковой промах.
Казалось бы, Яшин вполне мог упрекнуть, скажем, центрального защитника Анатолия Башашкина, который в стартовом олимпийском матче 1956 года с объединенной командой Германии вдруг, против своих правил, пустился в авантюрное путешествие на чужую сторону поля. Яшин вслед выдвинулся к самой границе штрафной, но не успел оглянуться, как потеря мяча обернулась внезапным навесным ударом немецкого форварда прямо ему за шиворот, и счет вместо спокойного 2:0 превратился в нервный 2:1. Искренне переживавший опрометчивость своего необоснованно дальнего отрыва от ворот, Яшин на послематчевом собрании команды даже поставил вопрос о доверии. Предложение о собственной замене не отдавало никаким кокетством, на которое он был совершенно не способен, лишь доносило, как обычно, до товарищей и тренеров то, что на самом деле думал. Впрочем, «парламентское большинство» гневно отвергло это самобичевание – команда ему полностью доверяла.
Среди многих эпизодов подобного толка меня особенно впечатлил случай, рассказанный Эдуардом Мудриком. В 1959 году его, 20-летнего, только начали осторожно подпускать в основной состав «Динамо», где первую скрипку давно уже играл 30-летний Яшин. И вот в матче с ростовским СКВО новичок, не оглянувшись, отдает мяч назад вратарю, а того в воротах след простыл, и «Динамо» получает конфузный автогол. После игры маститый голкипер успокаивает донельзя расстроенного юного собрата и полностью берет вину на себя – раз не предупредил, что изменил позицию. Но одно дело признаться наедине, другое – на людях. Динамовский неофит, уже начавший привыкать к тому, что каждый старается по возможности выгородить себя перед руководством, был особенно потрясен, когда на «разборе полетов» футбольный гранд повел себя совершенно противоположно такому обыкновению. Тренер Якушин буквально вцепился в него клещами:
– Лев, ты крикнул Мудрику что вышел из ворот?
В ответ живой классик не стал ни врать, ни изворачиваться, а, лишь чуть помедлив, честно признался:
– Нет, не кричал.
Как вспоминает Мудрик, его больше взволновало тогда не прилюдное оправдание со стороны беспощадного тренера, а «то, что прославленный вратарь так просто и буднично признался в своем промахе. Лев посчитал недостойным защищать себя в расцвете славы перед начинающим молодым парнем. И, возможно, неосознанно дал себе слово, что умру теперь на поле за Яшина и впредь буду так же, как он, честен и искренен, как бы ни страдало мое самолюбие».
