Анатолий Акимов, с которым я подолгу общался во время чемпионата мира в Англии (он был почему-то приписан к журналистской группе), заметной натренированному глазу слабины, характерной для Яшина, не находил, а во время матча с Венгрией, сидя рядом, особенно восхищался наработанной растяжкой, позволявшей тащить именно низовые мячи. Я напомнил Анатолию Михайловичу, что он писал в 1960 году, будто Яшин «иногда заигрывается». Просил разъяснений, но собеседник упирал на слово «иногда» и, как я понял из туманного ответа, имел в виду неосмотрительность некоторых дальних рейдов. Но Яшин сам сократил их в пользу коротких отлучек из ворот.
И все же – кто ищет, тот всегда найдет. Не то чтобы я специально искал минусы его вратарских навыков и привычек. Но снова и снова перебирал виденное, чтобы доискаться до правды, полагая, что это как раз в духе Яшина, поэтому старался не заслоняться приуроченностью некоторых своих последних публикаций к его юбилейным датам.
Приходилось сталкиваться с мнением, что Яшин иногда не реагировал на дальние удары, поскольку на склоне карьеры стало подводить зрение. Возможно, чуть истершийся глазомер и стал дополнительной помехой вратарской реакции, но это никак не объясняет повторявшиеся время от времени случаи и прежней безответности на некоторые выстрелы из-за границы штрафной. Насколько я понимаю, в тех матчах, где Яшина можно было упрекнуть за такие голы, его подводила концентрация. Не знаю, прав ли я, но нахожу объяснение в делимости, дроблении его внимания, связанных с избранной манерой игры.
Яшин приучил себя следить сразу за несколькими «объектами» – прежде всего за мячом, но и за целой группой игроков, своих и чужих, их менявшимся расположением, чтобы в нужный момент вмешаться непосредственно или своевременной репликой партнерам, корректируя их действия или определяя направление вероятного развития атаки на свои ворота. И в таких случаях он, бывало, поздно реагировал на мяч или вообще зевал удар.
Жаль, в свое время не имел возможности спросить Яшина, как он относится к этой версии, просто потому, что появилась она позже. Но успел как-то справиться о другом. Мне казалось, что его хватку нельзя назвать мертвой, чтобы мяч прилипал к рукам, как, например, у Хомича. В футбольной юности Яшин, чувствуя эту слабину, пытался с чьей-то подсказки даже варить специальный клей, чтобы смазывать перчатки для прочного сцепления с мячом. Но однажды в игре, когда от волнения похлопывал рука об руку, они слиплись, обработанные таким варевом, и мяч залетел за спину. Эксперимент пришлось оборвать, но удалось ли справиться с проблемой? Во всяком случае, на смену кустарщине явилась зрелость подступа к ней. Припоминаю, что Яшину иногда приходилось фиксировать мяч вторым касанием. Вот и спросил Льва Ивановича о том, почему подчас, принимая его, гасил сперва о землю, а потом уже забирал в руки.
– Считал, что так удобнее, когда мяч летел на уровне груди, а соперников рядом не было.
Я был полностью удовлетворен этим ответом, восприняв его как индикатор примерной рациональности и просчитанности любого игрового хода Яшина, да и интуиция, которую он включал во многих случаях, развита у него была как ни у кого. В любом варианте это как раз тот случай, когда свой минус он оборачивал плюсом.
Характер поведения Яшина на поле можно уместить в два слова, как удачно это сделала крупнейшая в мире французская спортивная газета «Экип». Но, назвав его еще в 1960 году играющим тренером, вложила в это понятие новый смысл. Что такое играющий тренер? Тот, кто уже работает тренером, еще не закончив играть. Яшин никогда номинально не был тренером, но уже со второй половины 50-х годов начал осуществлять в игре не то тренерские права, не то обязанности, распорядительные и регулирующие. «Экип» сообщала, что в игре «от него все время исходили оперативные тактические установки».
Такую характеристику Яшина развил самый авторитетный футбольный журналист того времени Габриэль Ано, известный еще и тем, что первым выдвинул идею европейских клубных турниров. Вот что он писал вслед финальному матчу на Кубок Европы 1960 года: «Великий Яшин живет интересами своей команды, является ее составной частью. Это не тот одиннадцатый игрок под № 1, который играет где-то вдали на последнем рубеже и который так не похож на других, потому что ему разрешено пользоваться в игре руками. Нет,
Яшин не таков! Он неотделим от команды, впаян в нее. Причем он часто пользуется тем же оружием, что и его партнеры, играя ногами и головой. Без страха он проникает на территорию, которой опасаются все его зарубежные коллеги. Морально он тоже как никто связан с интересами команды, чью судьбу он разделяет. Мы были очевидцами того, как после второго тайма, во время короткого перерыва перед добавочным временем, он обращался к своим товарищам по команде, подбадривая их и вселяя надежду в их утомленные души. Это было похоже на то, как старший брат подбадривает младших. Что я говорю – брат, он, скорее, был похож на отца».
Собственно, в словах этого старого мудреца содержится квинтэссенция яшинского способа существования в футболе: он одинаково умело исполнял одновременно две роли – сам играл и заряжал на игру, на победу товарищей. То, что углядел французский мэтр со стороны, знал и чувствовал любой его тренер и партнер как бы изнутри.
В 50-х годах, когда телевидение только делало первые шаги и «ящик» в домах был еще редкостью, спортивных триумфаторов не завлекали в телестудию после каждого громкого успеха. Публике позволялось воочию приветствовать их лишь в маловместительном зале Политехнического музея, который официально назывался Центральным лекторием общества «Знание». Он оказался явно неподходящим и для поэтических вечеров, на которые рвалась вся Москва, и для своего рода спортивных ток-шоу Помню, после зимней Олимпиады 1956 года в Кортина д'Ампеццо с трудом попал на встречу с тренерами и хоккеистами сборной СССР во главе с Аркадием Ивановичем Чернышевым, а почти через год – с победителями Олимпийских игр в Мельбурне. И записал тогда, еще не забыв изучавшуюся в школе с какой-то стати стенографию, выступление старшего, или по-сегодняшнему главного тренера нашей футбольной сборной Гавриила Дмитриевича Качалина.
Здесь уместно привести фрагмент этого публичного отчета перед любителями спорта: «Я могу с полным основанием заявить, что во всех матчах олимпийского турнира лучшим игроком на поле был Лев Яшин. Правильнее сказать, он был не только игроком, но и замечательным дирижером, добрым старшим товарищем для каждого футболиста, человеком, в которого верила вся команда». От себя замечу, что «старший товарищ» был тогда моложе почти половины основных игроков, но это не помешало ему стать безусловным моральным авторитетом.
К оценке Качалина примыкают слова Виктора Понедельника: «Поражала способность Яшина в трудную минуту зажечь всех. Зажечь собственным примером. Он умел находить и верные, нужные слова в минуты неудач. В финале Кубка Европы 1960 года первый тайм мы проиграли югославам. В перерыве Яшин подошел к каждому игроку. Для каждого нашел свои, какие-то особые слова. Спокойно так, без крика… Не будь этих слов Яшина, я не забил бы решающий гол».
Вслед за Европой суть и стиль игры Яшина приняла Южная Америка. Во время матча Аргентина– СССР в конце 1961 года президент Аргентинской футбольной ассоциации (АФА) X. Р. Коломбо поначалу усмехался и громко недоумевал: «Куда помчался? С ума сошел! Он за это поплатится!» Но потихоньку стал разбираться, а к концу матча уже неистово аплодировал странному вратарю гостей. После матча у специалистов не оставалось сомнений, что Яшин привез совершенно новый вратарский реквизит.
