Зато в те годы в тройку призеров стали выходить периферийные команды: СКА (Ленинград) — 3-е место в 1987 году, «Динамо» (Рига) — 3-е место в 1988 году. А воскресенский «Химик» в 1989 году и вовсе сделает немыслимое — завоюет серебро. Но вернемся на год раньше, когда руководители советского хоккея решили обострить интригу чемпионата и, во-первых, увеличили число команд с 12 до 14, во-вторых — провели чемпионат в два круга, причем в последнем не шли в зачет очки, набранные в первом круге. В финале четыре лучшие команды (ЦСКА, московское «Динамо», «Крылья Советов» и рижское «Динамо») соревновались между собой в кубковых сериях (два полуфинала, финал и матч за 3-е место).
В результате этих нововведений чемпионат стал намного интереснее, что немедленно вернуло зрителей на трибуны. И хотя чемпионом в 1988 году вновь стал ЦСКА (и это несмотря на то, что армейцы оставляли костяк сборной СССР и отдали много сил на последней Олимпиаде), однако полуфинальная интрига привлекла на матчи огромное количество зрителей — впервые за последние годы были аншлаги. В итоге в финале армейцы сыграли четыре матча с рижскими динамовцами. В первой игре интриги почти не было — ЦСКА выиграл 7:3. Однако во втором матче успех сопутствовал рижанам, пусть и с минимальным счетом — 2:1. В двух остальных поединках успех был на стороне армейцев, хотя игра была напряженной и победа ЦСКА досталась с трудом — 4:2 и 5:2. Короче, со своими бывшими воспитанниками, которых теперь тренировал Владимир Юрзинов, Виктору Тихонову пришлось изрядно повозиться. Но это только добавило интереса к чемпионату.
Ученик против учителя, или Ларионов против Тихонова
В мае 1988 года сборная СССР отправилось в короткое турне по Японии, где сыграла два матча со сборной Японии. Обе встречи закончились нашей победой (10:4 и 13:2). Между тем это были последние игры, где первое звено в лице Касатонова — Фетисова — Макарова— Ларионова — Крутова играло в своем привычном составе. И забросило 7 шайб (Макаров — 6, Крутов — 1). А потом произошли события, которые разрушили это легендарное звено. Впрочем, доверительные отношения между отдельными хоккеистами из этого звена расстроились чуть раньше. Мы помним, как весной 1985 года Макаров прилюдно оскорбил Фетисова, назвав его пьяницей, а за полгода до этого, осенью 1984 года, непростой разговор состоялся между Касатоновым и Ларионовым. Последний вспоминает: «После травмы Фетисова осенью 84-го мы кувыркались без него. А капитаном временно избрали Касатонова. Как-то ехали мы в машине на базу в Архангельское, и по дороге разгорелся спор. Принципиальные:
— Ну что ты, Игорь, с Тихоновым все время споришь? (Уже тогда в моих отношениях со старшим тренером наметилось напряжение.) Да будь ты чуточку поумней. В конце концов, нужна тебе однокомнатная квартира?
— Мало ли что мне нужно. Я не прошу ничего.
— А мне нужна трехкомнатная. Послушай мой совет: как бы он тебя ни обзывал — молчи! Пусть что угодно делает. А ты делай свое дело — играй. И все.
— Да что ж ты говоришь, Леша?! Если тренер неправ, почему я должен выслушивать, как он меня при всех унижает? Что я — робот бессловесный?
— Ну, ты, старик, неправ. Жизнь одна, и надо все делать на благо себе. А все остальное — чепуха.
С тех пор я перестал с Касатоновым доверительно общаться. Я уже не воспринимал его как личность…»
Между тем хоккей в СССР существовал не в безвоздушном пространстве — на него всегда оказывала влияние и та политическая обстановка, которая существовала в стране. А в конце 80-х эта обстановка была весьма бурной. Особенно это касается второй половины того десятилетия. Именно тогда так называемая горбачевская перестройка пошла вразнос, после чего в народе появилась поговорка «Перестройка плавно перешла в перестрелку». Спусковым крючком для этой «перестрелки» послужила 19-я партийная конференция, которая состоялась в мае 1988 года. После нее в стране рухнули последние прежние авторитеты, а те, что пришли им на смену, закусили удила. Стало модным и современным ниспровергать с корабля современности прежних кумиров, объявляя их антидемократами и сталинистами. Например, в кинематографе низвергли Сергея Бондарчука, в литературе — Георгия Маркова и т. д. Что касается хоккея, то в нем сталинистом и антидемократом суждено будет стать Виктору Тихонову, монополия которого в ЦСКА и сборной СССР длилась ровно 11 лет.
Самое интересное, что это ниспровержение прежних кумиров ничем хорошим не закончится: то же кино после таких колоссов, каким был С. Бондарчук, измельчает и деградирует, литературу будет ожидать тот же удел, как и советский хоккей, который тоже достаточно быстро превратится в местечковый и откатится на задворки мирового процесса. Другое дело, что люди, которые ниспровергнут Бондарчука или Тихонова, неплохо устроят свою личную судьбу, а нужды родины им будут до лампочки. Вот и получится, что тот же Ларионов ничем не будет отличаться от Касатонова — та же забота о собственной рубашке, которая ближе всего к телу. Впрочем, тогда миллионы советских людей оказались заражены бациллой антигосударственности и мечтали отречься от этого государства, чтобы «жить красиво, как на Западе». А для этого было необходимо осудить и сдать прежних кумиров, с которыми переход от одного «корыта» к другому был попросту невозможен.
В середине октября 1988 года в главном рупоре либеральной фронды — журнале «Огонек» (N42) под водительством Виталия Коротича — появилось открытое письмо Игоря Ларионова на имя Виктора Тихонова. В нем хоккеист бросал серьезные обвинения своему тренеру: дескать, развел в ЦСКА и сборной диктатуру, когда хоккеистов мурыжат по 11 месяцев в году на сборах, не давая видеться с семьями. Чуть позже те же самые претензии озвучит в своих мемуарах и партнер Ларионова по первому звену Вячеслав Фетисов. Цитирую последнего: «Взрослые мужики канючили: «Виктор Васильевич, отпустите домой!» — «Ты помнишь, как такой-то напился в прошлый раз? Никто теперь не едет домой». Тихонов противопоставлял кого-то одного всему коллективу. Но в следующий раз срывался кто-то другой. Во всяком случае, искать причины, чтобы не отпускать ребят со сборов, долго не приходилось. И мы ходили к нему, вымаливали побывку: «Отпустите, пожалуйста, домой, Виктор Васильевич». После игры жены и подруги стояли и махали из-за загородки, иногда милиция их к автобусу не пускала, тогда ты постоишь с девушкой или с женой так романтично, за углом, там пообнимаешься и бежишь в автобус…»
Вот и Ларионов в своем открытом письме писал то же самое: мол, у нас семейная жизнь проходит по телефону (кстати, первенец у Ларионова родился за год до письма — в 1987 году). А вот еще несколько отрывков из письма Ларионова, где он обвиняет своего тренера в следующем: «Хоккеист для Вас просто функционирующая единица, которой отведена не только профессиональная, но и социальная роль. Не справляешься с нею — убирайся на все четыре стороны! Вон сколько парней мечтает в сборную попасть — только свистни! Незаменимых нет!..
Складывается впечатление, что Вы просто не заинтересованы, чтобы команда состояла из ярких индивидуальностей. Что Вам будто бы проще иметь средних три-четыре звена, этакое рижское «Динамо» 1974 года… Такую команду легче удерживать под гнетом жесточайшей дисциплины, в обстановке постоянного страха за будущее, которое ни один игрок ЦСКА или сборной не может предсказать в атмосфере, когда становятся выгодными доносы… Дело дошло до того, Виктор Васильевич, что уже не только на собрании — и в раздевалке лишнего слова не скажешь в Ваш адрес, потому что в тот же день Вы будете иметь самую полную информацию и, выждав время, отомстите…
