– Одеколоном разным от нее пахло... М-да... Что тут возразишь?
– У вас дети есть? – сменил он тему.
– Есть... Мальчик, семь лет...
– И где он?
– В интернате. Ира говорила, что занятость не позволяет нам заниматься ребенком всю неделю. Что верно в общем-то... Я к ночи возвращаюсь домой... А она частенько и того позже...
Ребенок. Которого сбагрили. Вот, кажется, еще один элемент. Пока только в двух случаях, да, и все же! В протоколы милицейских дел такой нюанс не вошел, и Алексей порадовался своей идее лично навестить семьи погибших женщин.
Тем не менее никакого фотографа в деле с парикмахершей Ириной не намечалось. И Кис не знал, как к этому относиться. Бенедикт мог быть ее клиентом, стриг у нее свой короткий ежик?
Почему бы нет, конечно, мог... Она ведь была мужским мастером...
Он вытащил фотографию Бенедикта, показал. Но Слава только головой покачал.
– Вам не доводилось видеть какого-нибудь мужчину, провожавшего ее домой?
– Нет. Когда я возвращался со смены и не заставал ее, то ложился спать. Нарочно. Надеялся, что поймет, одумается...
– Помогло?
– Куда там... Заявлялась как ни в чем не бывало... Врала, что у подруги засиделась. Приходила ко мне в постель, а от нее несло шампанским, сигаретами и другими мужчинами...
Он вдруг заплакал. Алексей почувствовал себя крайне неловко.
– Могу ли я посмотреть ее вещи? – спросил он Славу, движимый желанием оставить его наедине с горем.
– Да... Идите туда... – он махнул рукой в сторону соседней двери, и Кис не заставил себя упрашивать.
Он вошел в комнату, служившую супругам спальней. Широкая кровать под цветастым покрывалом, большой шкаф, два комода с ящиками. Пока Слава оплакивал жену (или ее измены?), Алексей приступил к изучению содержимого полок и ящиков, эгоистично радуясь тому, что ему не мешают.
Ничего интересного ему не попадалось до тех пор, пока он не добрался до нижних ящиков шкафа, где обнаружил фотографии под стопками трусиков, лифчиков и маечек. Белье, к слову, было очень кокетливым, нарядным... Точнее, соблазнительным.
Алексей вынул снимки из конверта.
Нет, рука не та. Не тот фотограф, что снимал Лилю. Этот не любовался, а пожирал глазами (фотообъективом) женщину. Полуголая Ирина – Алексей узнал на ней бельишко из ящика, мало что скрывавшее на теле, – позировала кому-то в подражание красоткам из "Плейбоя". Вульгарность снимков была не в обнаженности Ирины, она была в ее неумелых позах, в лишенной таланта подражательности. Если фотографии Лили были скорее эротичны, то снимки Ирины примитивно похотливы.
Муж их, видимо, до сих пор не нашел. Скорее просто не искал, не рылся в вещах погибшей супруги.
Некоторое время Алексей раздумывал: не забрать ли их? Нет, не потому, что они ему были нужны, – коль скоро это не та рука, что снимала Лилю, то и интереса они не представляют... Он просто вдовца пожалел. Однажды ведь найдет!
Но по зрелом размышлении он вернул снимки на место, в ящик под белье: в конце концов, он не бог, чтобы вершить чужие судьбы.
В следующем ящике комода находились украшения. Алексей было задвинул его обратно, но вдруг подумал: а ну как тут подарок от любовника обнаружится?
Как его вычислить, он не представлял. По большей части в ящике валялась дешевая бижутерия, но среди нее мелькало несколько золотых изделий.
– Слава, – позвал он через коридор, – как я помню из протокола, золото у вас не пропало?
– Нет...
– Вы дарили жене украшения?
– Дарил... – надсадным голосом ответил тот.
– Какого рода?
– Кольца... кулоны... Браслеты золотые...
– Вы не могли бы посмотреть?
Слава нехотя пришел в спальню, и детектив попросил его отложить те украшения, что дарил он. Вдовец склонился над ящиком. Отгреб в сторону золото. В середине остались пластмассовые поделки, кучка серебряных изделий и еще несколько золотых – две пары сережек да небольшой кулон.
– Это от ее мамы подарки...
– А серебро? Пластмасса?
– Не знаю. Я этого не покупал. Сама, может. Или подруги...
– Разве женщины дарят украшения женщинам?
– Ира говорила, что подруги...
– У нее не было лесбийских наклонностей?
– Вы что??!
– В таком случае остальные украшения она либо покупала сама, либо ей дарили поклонники. Мужчины.
– Хорошо, ладно, любовники ей дарили! Вам так не понятно, без этого слова, да?!
– Понятно-то понятно, но мне нужно, чтобы все было названо своими именами. Я вам уже сказал, есть основания считать, что убил ее один из любовников...
– Я не знаю. Не знаю!!!! Милиция искала, никого не нашла!
– Возможно, не там искала.
Алексей перебрал серебряные украшения, пытаясь понять, нет ли в них единого стиля. Серьги из серебра с жемчужинами, кулон в виде розы на цепочке... Медальон, стилизованный под старину...
Кис нажал на кнопочку, и серебряный медальон раскрылся.
...По коже его побежали мурашки. Такие особые мурашки – не страха, не холода, не предчувствия, а попадания в цель. Чайные глаза смотрели на него насмешливо, пухлые губы извивались в легкой усмешке...
Точнее, в насмешке. Словно Бенедикт знал, что однажды детектив раскроет этот медальон!
– Слава, посмотрите, – он сунул ему под нос медальон. – Вы когда-нибудь видели этого человека?
– Вы мне уже показывали его фотографию... Никогда.
– Уверены?
– Абсолютно.
Алексей в сердцах захлопнул крышечку. "Ну, ты у меня дождешься, – гневно подумал он. – Я тебя уделаю, вот посмотришь!"
Выпросив разрешение забрать с собой медальон, Алексей вышел на улицу. У него было чувство, что в голове взорвалась небольшая бомба. Следовало бы сейчас посидеть в спокойной обстановке, обдумать... Но день заканчивался, и обдумывание вместе со спокойной обстановкой было перенесено на более позднее время. Сейчас ему срочно требовалось вернуться к Николаю, мужу Лили.
Николай ему обрадовался. Алексея это немного удивило, но он помнил его прощальную фразу: "Знаете, когда я говорю о Лиле, мне кажется, что она не умерла..."
Впрочем, он давно заметил, что в горе люди делятся на две категории: на тех, кто не желает горем делиться, и на тех, кто готов разнести его по городам и весям, предаваясь публично воспоминаниям и восклицаниям... Так старики готовы бесконечно говорить о своей молодости. Словно доказывая самим себе, что она не фикция, что она была, что она действительно прожита...
