– Поднимите руки и опуститесь на колени, – раздалось из громкоговорителя.
Мы подчинились. На минуту или час, не знаю, воцарилась тишина. Затем к нам медленно стали подходить люди с оружием в руках. Первым под стражу взяли Макса, затем меня и в последнюю очередь Гасиона.
Все мы оказались в одной машине. Я не могла отвести глаз от Макса. Казалось важным каждое его слово, каждый жест. Руки его дрожали, глаза сосредоточенно смотрели на меня, а губы кривились то ли от желания что-то сказать, то ли от страха. Он за все время ни слова не обронил о том, что ждет меня в Тортуре. Да и не хотелось спрашивать. Невольно вспомнилось, как Гасион выбросил из машины двух военных, когда мы бежали сюда, к неведомому Руби Корса. Сейчас в машине тоже было двое из военного сектора, правда, уровнем повыше. Можно попытаться бежать и сейчас, но нас тогда точно убьют. Да и бежать было больше некуда.
Машина тронулась с места. Через секунду в подтверждение моих слов послышался взрыв. Как мы и думали. Кроме нас с Максом, им не нужен был никто. Люди Корса все равно вне системы и закона, а значит, подлежат утилизации. Надеюсь, они успели бежать.
Гасион откинул голову и закрыл глаза. Все молчали. Так продолжалось в течение часа или около того. Ни у кого из нас не было часов или проекционных браслетов, оставалось молча наблюдать за беспорядочно рассыпанными по небу звездами. Они напоминали осколки, разбросанные по центру Корса.
Мы неожиданно остановились. Военные по очереди стали выталкивать всех на улицу. Я удивленно разглядывала пустынную площадь. Вдалеке виднелось здание материнского дома. Рядом – небольшие домики борделей. Они везде одинаковые, их легко узнать. На горизонте маячили гигантские трубы заводов. Все это на фоне гор, напоминающих расколотые кирпичи, и океана, расчерченного линией монорельса. Если у них так красиво на пятом уровне, что там творится на втором?
Возле нас остановились другие машины. Возникла какая-то проблема, поэтому с минуту мы стояли практически безо всякой охраны. Какой-то начальник второго уровня заметил это и устроил дикий разнос двум нашим провожатым. Они моментально сориентировались и приковали нас наручниками к себе. Гасиона брезгливо пристегнули к бамперу машины. Наш водитель его ударил локтем по спине, но Бал даже не дернулся. Просто уселся на землю и мельком взглянул на меня. Он ничего не чувствовал. Я отвернулась, пытаясь сдержать беспомощные слезы.
– Поездом опасно. Есть вероятность не довезти. Вертолет пришлют через десять минут, – сообщил проходящий мимо начальник. Целых десять минут свободы. Все не так уж плохо. Я с интересом разглядывала людей военного сектора. Они смотрели на нас с тревогой, даже со страхом. Это не могло не веселить. Из нас троих более или менее достойный отпор может дать только Макс. Семнадцать лет. Центр поддержки системы Касси. Они издеваются?
Вертолет подлетел слишком быстро. Я не успела всего запомнить. Нас повели в кабину. Макса запихнули первым, я и Гасион как раз были на трапе, когда Линч вдруг обернулся и, стараясь перекричать рев двигателей, прокричал:
– В Тортуре есть только одно правило. Там запрещена жалость. И… – в этот момент его ударили в живот.
Все это было уже за гранью здравого смысла. Хотя это вроде бы логичное завершение всего. Где еще можно было оказаться, нарушив, наверное, все законы Единого государства? Самое обидное, что все напрасно. Гасион ведь полетел со мной.
В лобовом стекле показалось гигантское полотно океана. Монорельс теперь не сливался с горизонтом. Он вертикальной чертой перерезал черную воду. Линии горизонта было не видно. Мы летели достаточно низко. Максимум несколько сотен метров. Поэтому даже ночью можно было разглядеть ту невыразимую красоту очищенного от людей мира. Почему-то там, где нет людей, всегда очень красиво. По правую сторону от меня, за линией монорельса показалось какое-то слишком черное пятно. Приглядевшись, я увидела очертания холмов. Земля?
– Что это? – поинтересовалась я, указывая на пятно. Даже забыла о наручниках, которыми меня пристегнул к себе военный третьего уровня. Рука охранника безвольно поднялась вместе с моей. Он, естественно, проснулся и испуганно уставился на меня.
– Проклятый остров. Его не смогли облагородить. Что ты себе позволяешь? – он заученно поднял локоть, чтобы ударить меня в живот, но помедлил. Видимо, девушек он не бил принципиально. Парень был на пару лет меня старше. Уже прошел свое обучение и работает во имя Всеобщего Счастья. Он не казался злым или жестоким. Странно, что по правилам игры мы должны его бояться.
Вертолет приземлился на крыше гигантского здания на пятом уровне поведенческого сектора. В этой части я никогда не бывала, просто заметила людей в черной одежде.
Глава 40
Эта часть государства выглядела самой удручающей из всех, что мне довелось видеть. Здесь, на пятом уровне сектора, жили люди, которые так и не нашли себе места в круге Всеобщего Счастья. Касси должна жертвовать малым ради большого. Незначительные потери человеческих ресурсов допускаются. Звучит вполне здраво, если ты не видишь всех этих людей. Впрочем, сложно рассуждать логически, когда за каждой буквой в уравнении видишь жизнь человека.
Нас повели вниз. Тортур был рассчитан, наверное, на тысячи людей, но я не слышала привычного для жилого здания гула. Никого, кроме наших охранников. Тишина тут перебивалась только скрипами и шорохами. Как только задумалась о том, кто это так скрипит, передо мной пробежала довольно жирная крыса. Охранник, шедший рядом, чертыхнулся и пошел дальше.
На верхнем этаже располагались только одиночные камеры, большинство из которых пустовали. Я позволила себе вздохнуть только после того, как мы прошли весь этаж. Три лестничных пролета – и охранники остановились перед запертыми дверьми. Наш водитель набрал код, раздался отвратительный писк, и дверь открылась. Охранник достал ключ и открыл мои наручники. Перед тем как он толкнул меня в дверь, успела заметить на его лице жалость. Никто никого не ненавидит. Просто правила игры. Двери за нами закрылись с тем же отвратительным писком. Мы оказались в помещении, которое могло бы служить гаражом для нескольких десятков самолетов.
– Вперед на последний рубеж, – раздался сверху женский голос. Один из идущих мимо людей махнул рукой в сторону, указывая, куда нужно идти. В небольшой каморке каждому из нас выдали одинаковую форму и приказали переодеться. Гасион тактично отвернулся, Макс хмыкнул и развернул рубашку так, чтобы надзиратели не видели того, как я переодеваюсь. Я, ничего не говоря, подвинула его. На надзирателей было совершенно плевать, а вот Гасион мог увидеть что-то лишнее.
После этого меня попросили закатать рукав рубашки и протянуть руку. Женщина достала нечто наподобие печати, положила мою руку на стол и с силой вдавила машинку в руку. Запястье на пару мгновений загорелось болью, но все быстро прошло. Теперь на месте метки сектора красовался черный круг с цифрой 213. У Макса уже была своя метка. Гасиону тоже пришлось пройти процедуру последнего рубежа.
Та же женщина повела нас назад, в этот гигантский ангар, кишащий людьми. Здесь было четыре огромных зарешеченных комнаты. В каждой человек по сто. Ни столов, ни стульев, только люди. Все они молчали, и, казалось, у всех одинаковые лица. Когда женщина закрывала дверь, я заметила на ее запястье такую же метку: черный круг, только цифра была другая.
