По истечении еще 24 часов в ушах засел противный писк. Тот самый, что сопровождал открытие дверей в камерах. Периодически я оказывалась полностью в сознании. Тогда очертания комнаты казались неестественно резкими, затем все снова плыло в тумане. Раздавалась вспышка и удар тока. Это вдруг перестало интересовать. Удар тока обездвиживает, пробуждает рефлексы, начинается дрожь. Электрические разряды стали восприниматься как естественное явление природы. Гром, молния, удар тока. Разряды увеличили мощность. Я стала думать, что происходит там, за стенкой. Кто-то должен наблюдать, контролировать мое состояние. Думаю, не самое забавное занятие и, наверное, его выполняет надзиратель. По подсчетам, это должен быть Гасион. Интересно, что он сейчас чувствует?
– Морган, на выход, – возвестило что-то в дверях. Или мне очень хотелось, чтобы это произошло, и мозг, умирая, решил совершить чудо. Все люди как люди, видят свет в конце тоннеля, а я только открытую дверь.
Показалось, что иду по коридору. Потом, что увидела Гасиона, но он отвернулся. Потом совсем рядом – лицо Макса. Он повел меня в туалет, за что его кто-то ударил. Мозг отреагировал последней вспышкой активности. Все стало очень резким и ярким. Кто-то успокаивающе сообщил, что сейчас вечер и меня не заставят работать, зато отведут в душ. Чей-то женский голос. Та тринадцатилетняя девочка сказала. Нас выстроили и повели в душ. Две комнаты: мужская и женская. Я помню, что здесь уже была. Нужно снять вещи, потом включится свет. Свет.
Я заорала. Услышала свой голос со стороны. Сверху лилась вода. Я не успела снять вещи. Я ждала удара тока, но вместо этого в комнату ворвался Гасион. Он поднял меня на руки и оттолкнул кого-то. Все горело словом «Жалость», но Гасиону почему-то разрешили донести меня до камеры. Об этом уже рассказал Макс, когда я очнулась.
– Сколько я спала?
– Я бы это сном не назвал, тебя просто выключило, – усмехнулся Макс. На его лице виднелось несколько кровоподтеков, но выглядел он нормально. – Шесть часов. Сейчас поведут на работу.
– Зачем нас здесь держат? Почему просто не пристрелят? – задала я риторический вопрос.
– Если бы мы знали ответ, то, думаю, нас бы уже пристрелили, – ответил он.
– Очень хочу стать надзирателем прямо сейчас. Я бы убивала, резала лица, поселилась бы в пыточной.
– У всех так, – ответил Макс, поморщившись, – в этом весь смысл.
– Гасион… Он же не выдержит, – сказала я уже совсем с другой интонацией. Макс снова кивнул, отведя взгляд в сторону.
– Он был надзирателем. Он наблюдал за мной в карцере? – спросила я. Это не имело никакого значения, просто организм снова стал выключаться, а через пару минут нас должны были вести собирать коробочки. Макс кивнул. – Как… – я не знала, как закончить этот вопрос.
– Обычно. Отвел душу в пыточной, мне физиономию начистил. Не он первый, не он последний. Ничего особенно трагичного не совершил.
Гасиона привели через двое суток. Он просто свалился на пол. Когда надзиратель отошел, я незаметно подползла к нему и попыталась оттащить его к стене. Бал представлял собой страшное зрелище. Только страх вновь оказаться в карцере заставил меня сдержать крик.
– Давай помогу, – прошептала та тринадцатилетняя девушка. Она подхватила Гасиона за ноги, и так мы смогли донести его до стены. Все тело Бала покрывали глубокие порезы. Лицо было изуродовано. Глубокий порез начинался чуть выше брови и заканчивался возле подбородка. Конечно, понимаю, это «очень отвратительные мысли», если выражаться в терминологии Бранти, но мне стало дико жаль его красивое лицо с удивленными перед жизнью глазами. И только потом я стала судорожно соображать, как ему помочь. Бал убьет меня? Да они все тысячу раз ошиблись в подсчетах. Бал готов был умереть за меня. Только вот я таких жертв явно не стоила.
Макс был надзирателем. Я незаметно накрыла Гасиона какой-то тряпкой, и Макс «не заметил» его, когда нужно было идти собирать коробочки.
Когда я вернулась в камеру, он уже ослеп. Последняя стадия. Осталось несколько часов, и система Касси больше никогда не увидит и не изменит его будущего. Мозг окончательно перестроился. Его нужно просто пересчитать, и все. Касси должна это сделать. По закону самоисцеления она должна самостоятельно найти выход, найти новые пути его мыслей. Поставить в уравнения новые реакции и просчитать счастливое будущее. Должна.
Я вдруг выпуталась из его объятий. Три часа ночи. В коридоре спит один надзиратель, остальные где-то еще пропадают.
– Ника, бессердечное ты создание, мне осталось несколько часов, просто держи меня за руку, – простонал Гасион.
– Ага, и потом всю оставшуюся жизнь помнить твою кислую физиономию. За бессердечную, кстати, отдельное спасибо, – прошипела я. Надзиратель все равно проснулся. Плевать. Я подошла к решетке и стала смотреть в потолок. Ни за что не поверю, что тут нет камер слежения. Это же такой веселый аттракцион.
– Меня зовут Ника Морган. Я обращаюсь к представителям первого и второго уровня. К Томасу Пирру и Алексу Агаресу лично. Я знаю, как лечить вирус, – крик тонул в пространстве Тортура. В камере все проснулись. Надзиратель уже был рядом. Он сначала попытался включить шокер, но на меня он не подействовал. Во всяком случае, я ничего не почувствовала. Тогда он просто скрутил мне руки и повел по коридору. В пыточную, наверное. Или в карцер. Бал убьет меня… Все просто. Из нас просто должен выжить только один. Либо я, либо Бал.
Глава 42
Макс прибежал из комнаты последнего рубежа.
– Вертолет на крыше, – коротко сообщил он. Надзиратель удивленно вскинул брови, но все-таки кивнул.
– Гасион! – в отчаянии крикнула я.
– И его тащи, – распорядился Макс. – Агарес приказал, – пояснил он.
Когда вертолет с оглушительным шумом поднялся в воздух, Линч взял меня за руку и спросил:
– Ника, ты точно знаешь, что делаешь?
– Понятия не имею, – хмыкнула я. – Это последний шанс.
Путь с пятого уровня до первого мы преодолели чуть больше чем за час. Вдалеке показалось маленькое, словно игрушечное, здание «Силенциума». Мы пролетели над ним за считанные секунды. А вот и башня власти. Великая и неприступная. Здесь жили лишь люди первого уровня. Никаких «высокоинтеллектуальных отбросов общества». Если честно, понятия не имею, кто такие люди первого уровня. В «Силенциуме» бывали лишь трое – Рейвен, Пирр и Агарес. Здесь, в башне, должны были жить по трое от каждого сектора. Их лица периодически мелькали в новостных блоках. Кто еще? Ни малейшего представления.
Вертолет приземлился на крышу тонкого, как щепка, здания. Нужно быть искусным пилотом, чтобы с такой точностью посадить эту адскую машину. Дверь открылась. Пилот приказал всем высаживаться. Мы с Линчем стали помогать Гасиону. Вскоре пилоту надоело наблюдать за этим издевательством над умирающим, поэтому он просто взял Гасиона за руки и вытащил из кабины. На крыше нас ждала Софи Рейвен и штук восемь охранников. Даже сейчас, когда воздух содрогался от рева вертолета, ее прическа выглядела идеально. Похожая на высушенную ворону, она чувствовала себя здесь в своей тарелке. И тут я заметила на ее пуленепробиваемом лице эмоцию. Оказывается, у нее есть мимика. Ну, или мне очень хотелось так думать. На лице ее читалась жалость к трем несчастным людям, жизнь которых искорежило отсутствие будущего. Мы ведь не выбирали все это. Не знаю, как Линч, а я бы была не против, чтобы мое будущее подкорректировали согласно закону Всеобщего счастья. Я бы бродила по лабиринтам сознания, корректировала чужие судьбы, ждала бы рекомендованных контактов, как подарков на Рождество. И, наверное, напоследок обязательно съела бы плесневелый йогурт Канзы. Не так уж и плохо. Во всяком случае, лучше Тортура и смерти. Будущее уже определено, можно его просчитать или нет. Как-то так тогда выразился Агарес.
