Индюк, как видите, смертельно боится разносторонне развитых гениев, умеющих работать обоими полушариями головного мозга (и наука, и искусство), вести междисциплинарные работы на стыках разных наук (а там и кроются самые эпохальные прорывы). Серость инстинктивно ненавидит таких гениев, по отношению к ним — высшую расу. Завадовский несет чушь: он в 1932 году не знает, что в Дирижаблестрое (будущем Долгопрудном) идет государственная работа над проектом цельнометаллического дирижабля по планам Циолковского, а советские ученые, поднимаясь на стратостатах на 17 км ввысь (профессор Вериго), изучают космическое излучение. Этот «ученый» обыватель не знает, что в 1932-м наука уже признала влияние магнитных бурь и солнечных вспышек на радиосвязь. Нет — ему важно замазать Чижевского в глазах обывателей. Глядите: крыть-то ему нечем, опровергнуть работы гения в агробиологии с цифрами в руках он не может — и принимается обвинять гения в «идеологической гнилости», в политической ереси. Прием этот применяется и в наши дни. Например, братьев Лексиных, гениев гидроакустики, в 1989–1990 годах пытались уничтожить тем, что они — противники Горбачева и перестройки. А сейчас могут пришить оппозиционность и нелюбовь к Великому Путину (по себе знаю). Такая вот подлость, товарищи. Не нужно идеализировать науку: там царят самые подлые нравы. Завистливые ничтожества, не могущие ничего предъявить миру, обожают нападать на гениев с точки зрения идеологической чистоты и политической благонадежности.
Вдоволь обвинив Чижевского в антисоветчине, «идеологической нечистоте» и «шарлатанстве», Б. Завадовский переходит, наконец, собственно к работам А.Л. в птицеводстве.
— Затем Чижевский как-то случайно прочел статью профессора Соколова об ионах и решил попробовать счастья на этом участке. Птицетрест опрометчиво клюнул на предложение Чижевского, и он взвился подобно вихрю. Слух о нем дошел до Совнаркома. Поистине головокружительная карьера, но не завидуйте ей, ибо мы собрались здесь, чтобы закончить эту карьеру и вывести на чистую воду этого космического биолога. Ни Совнарком, ни Наркомзем, ни наша академия не могут долее терпеть бизнеса Чижевского, который ловко одурачил все и вся своими ионами…
«Разоблачения» Завадовского прервали крики из зала: «Говорите подробнее! Это все ваши выдумка!»
— Существующая литература ничего не говорит о биологическом действии ионов, — продолжал Б.Завадовский. — Сейчас опыты Чижевского тщательно проверяются в одном месте, и скоро результаты их будут опубликованы, но уже известно, что ионы никаким действием, тем более профилактическим, не обладают. Это можно было предвидеть и теоретически. Только слабовольные люди, неэрудированные в области биологических наук, могли попасться на приманку Чижевского, как попался Птицетрест, а за ним и многие другие организации.
Я призываю товарищей здраво посмотреть на это дело, пересмотреть здесь свои позиции и смело ударить по рукам Чижевского и компанию, дабы им неповадно было в дальнейшем портить наше социалистическое строительство и зря разбазаривать народные деньги на вздорные выдумки всяких Циолковских и Чижевских…
Зал молчал. Аплодисментов не было. Тогда на трибуну рванулся «озонщик» Аникин. Он снова заговорил о том, что опыты Чижевского обязаны успехом не ионам, а озону.
— …Это и доказывается моими опытами в лаборатории Всесоюзного института животноводства. В самые ближайшие месяцы я внедрю свои работы во все птицеводческие совхозы и колхозы и ожидаю от этого колоссального экономического эффекта…
Аникин ссылался на опыты немецких ученых еще середины XIX века. Тут не выдержал глава комиссии Волковинский, за три дня до того проверявший лабораторию Чижевского:
— Позвольте, товарищ Аникин! Вы сами подписали протокол опыта, показавшего, что за часовой период работы генератора ионов в птичнике ионов вы не обнаружили.
— А может, у меня был насморк! — визгливо отозвался Аникин.
— Но, позвольте, товарищ Аникин, если у вас был насморк, так зачем же вы подписывали протокол?
— Все подписали — и я подписал, — ляпнул «озонщик». Зал взорвался издевательскими аплодисментами.
Тогда слово взял второй брат — Михаил Завадовский. Тот говорил хитрее: мол, Чижевский и его команда могут быть искренними энтузиастами. Но они (и, мол, настоящим биологам это понятно) ставят опыты на слабых цыплятах, пораженных инфекционными болезнями. А надо работать с полноценными лабораторными экземплярами.
«Они могли думать, что хотели. Они заботились о птице чисто официально. Я смотрел на вещи глубже. Для меня действие аэроионов на патологическую птицу было тем, что я искал: здоровье не только птицы интересовало меня, а — здоровье человека…
…Я радовался: я нашел то, что искал. А кругом меня с важностью заседали вурдалаки…» — вспоминал Чижевский.
В тот день он тоже вышел на трибуну. Он посоветовал Завадовскому написать прямо в правительство СССР письмо с несогласием по поводу его постановления от 10 апреля 1932 года. Также он резко посоветовал зоотехнику не трогать Циолковского и космонавтику, ибо она зоотехникам не по зубам. Особенно тем, кто из-за трусости вряд ли полетят на Луну.
Аникину Чижевский заявил: да не озон в твоих опытах работает, а отрицательные ионы кислорода!
Обращаясь к президиуму ВАСХНИЛ, А.Л. заявил: раз создается такая атмосфера вокруг моих опытов, я слагаю с себя все обязанности и ухожу.
Руководство Академии прервало заседание и отправилось звонить в министерство. В результате родилось странное решение. Отставку Чижевского не приняли. Взгляды Б. Завадовского и М. Аникина осудили. Но зато вынесли престранное, чиновно-иезуитское решение: создать Центральную научную лабораторию по ионификации (ЦНИЛИ), просить Чижевского ее возглавить. Но при этом вынести работы над птицей из «Арженки» на хутор Нарчук под Воронежем (рядом с Сельхозинститутом — СХИ). Рождается странная формулировка: «Президиум Академии и коллегия Наркомзема не могут отменить решения правительства СССР и должны, наоборот, помогать воплощению этого решения в жизнь…»
То есть, решение принимается вроде бы как нехотя. При этом президиум ВАСХНИЛ просит профессора Чижевского в широкой прессе отречься от его прежних работ в области космической биологии, и особенно — от его трудов «о биологической роли солнечных извержений». Почему? «Это теория, не укладывающаяся в рамки марксистско-ленинской идеологии…»
Чижевский был взбешен. От него, как от Галилея, требовали отречения от научных взглядов в угоду почти религиозной догме. При этом его работы в птицеводстве парализовали на несколько месяцев: ведь приходилось сворачивать все опытное хозяйство в «Арженке» и перебираться под Воронеж, где все заново оборудовать и развертывать. Да ведь и года-то в «Арженке» не потрудились! Более того, Воронеж — гнездо злейших врагов его технологии. Там придется только тем и заниматься, что отбиваться от них, а не вести спокойную научную работу. И Александр Леонидович снова просит отставки.
