– Ради бога. Он в отдельной камере гауптвахты. Я распоряжусь, и начальник караула или его помощник проведут тебя к боевику. Странный он какой-то. На духа и не похож совсем. Злобы в его глазах нет. Хороший игрок или случайный человек в банде.
– В формированиях, забравшихся на территорию другого государства, случайных людей нет.
– Но этот какой-то не такой, как все. Значит, хороший игрок.
– Выясним, Юрий Максимович. Если полковник Бирюков не изменит задачу группе, а это вряд ли произойдет, то и дальше работать по Дабирову будем вместе.
– Тогда, может, при разговоре с поляком поприсутствует мой начальник разведки майор Русанов?
– Это лишнее, товарищ полковник. Все, что надо, Русанов узнает. А в присутствии двух офицеров, один из которых ему не знаком, поляк может закрыться.
– С тобой не закроется?
– Мы уже говорили с ним в лесу перед эвакуацией. Одному мне проще будет раскрутить его.
– Считаешь, что боевик, оставленный в лесу в качестве мишени, может знать что-то серьезное?
– Опасных свидетелей часто убирают. Какое-то время Януш Корник, наш пленный, служил в охране Дабирова.
– Вот как? – воскликнул комбриг. – Понятно.
– Я о том же. Как правило, к телу главаря допускаются только проверенные люди, в преданности которых тот не сомневается. Они вольно или нет становятся свидетелями тайных дел руководства бандформирования. А еще интересно то, что Дабиров сменил охрану, набрал новую, турецких наемников. Вопрос: почему? И что стало с боевиками из прежней охраны. Об этом Корник не говорил, у нас не было времени для продолжительной беседы. Но он должен хотя бы что-то знать по этому поводу.
Комбриг пригладил непослушные седые волосы и сказал:
– Если поляк не обыкновенная разменная пешка, то из него можно что-то вытащить. Вот только пойдет ли он на откровенность?
– У нас есть средства, которые заставят его разговориться. Но сначала попробуем обойтись без них.
– Дело твое. Сейчас пройдешь к пленному?
– Да.
– Ступай. Я позвоню в караульное помещение.
– Хорошо, спасибо.
– Не за что. Одно дело делаем.
– Это верно.
Королев направился в караульное помещение, где находилась и гарнизонная гауптвахта, освобожденная по случаю заключения в одну из камер боевика-иностранца.
Майора встретил помощник начальника караула, сейчас отдыхающего согласно распорядку. Сержант представился и провел Королева на гауптвахту, имеющую отдельный вход с металлической дверью и глазком для часового, несущего службу внутри. По обеим сторонам длинного коридора размещались камеры для солдат и сержантов. Прапорщики и младшие офицеры содержались под арестом в отдельной пристройке.
Сержант провел Королева в коридор и спросил у солдата, несшего службу:
– Как поляк?
Рядовой пожал плечами:
– Да ничего, не шумит, но суетной.
Вопрос задал командир боевой группы «Орлан»:
– Что значит суетной?
– Как привезли, на нарах и пяти минут не просидел. Больше ходит по камере туда-сюда.
– Ничего не просил?
– Нет.
– Не спрашивал, где находится?
Солдат усмехнулся:
– Да это и так понятно.
– Я местность имею в виду, куда его привезли.
– Нет, про это не спрашивал.
Королев сказал сержанту:
– Открывай камеру и распорядись принести стул.
– Есть!
Помощник начальника караула двумя ключами открыл дверь. Эта камера предназначалась для временного содержания лиц, против которых велось уголовное дело, поэтому и запиралась она особо надежно. Другие камеры имели лишь обычные задвижки.
Королев вошел в небольшое помещение с ребристыми от бетонной «шубы» стенами. Зарешеченное окно находилось под серым потолком. В полу закреплены стол и металлический стул. На опущенных нарах матрас, подушка, легкое одеяло, две простыни. На держаке пара полотенец, для лица и ног. Все как положено.
На столе миска с кашей, кружка чая, кусок хлеба, ложка.
– Доброе утро, пан Корник!
– Для вас оно, может быть, и доброе, хотя уже день.
– Смотрю, ты не завтракал.
– Не до еды!
– А до чего?
Разговор прервал караульный, который принес стул.
Королев присел на него, отпустил солдата, Корник устроился на нарах.
– Так до чего тебе сейчас дело, пан Корник?
– Мысли не дают покоя.
– Мысли – это хорошо. Пока человек думает, он живет.
– Что ждет меня, пан майор?
– Это решит суд, не я.
– Но можете же сказать хотя бы примерно?
Королев вздохнул.
– Что мы имеем по тебе? Незаконное хранение оружия – это мелочь. До трех лет по максимуму. Незаконное пересечение границы. Тоже статья так себе, до четырех. А вот дальше серьезно. Участие в незаконном вооруженном формировании – до десятки. Контрабанда оружия, взрывчатки – до двенадцати годков. Даже если применить частичное погашение, то на двадцатку потянет. Хотя можно получить и меньше. Но самая страшная для тебя статья – посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа. По ней можно и пожизненное получить.
– Но я же никого не убивал, ни в кого не стрелял!
– Смягчающее обстоятельство – тогда те же двенадцать лет. Но то, что ты не стрелял в бойцов подразделения, штурмовавшего подставной лагерь, еще надо доказать. Вряд ли кто-то из следователей будет стараться смягчить наказание тебе, пришедшему убивать наших людей.
– Повторяю, я никого не убивал.
– Пусть так, но лет двадцать в российской тюрьме, поверь мне, это для тебя то же самое, что пожизненное заключение. Вряд ли ты, террорист, боевик, наемник, проживешь в тюрьме долго. Так что лучше бы ты сидел в своем красивом городе Лодзи и занимался биологией. Кстати, какая у тебя специализация?
Поляк машинально ответил:
– Молекулярная биология.
– Занимался бы своими молекулами и ходил бы с девушками отдыхать в ботанический сад.
Корник с удивлением посмотрел на русского майора:
– Вы бывали в Лодзи?
– Доводилось, но недолго, всего несколько суток. Успел посмотреть только ботанический сад и музей истории города. Во дворце Израиля Познаньского на улице Огродовой.
Воспоминания всколыхнули душу наемника.
– Да, на Огродовой. А я любил ходить в художественную галерею, которая на вилле Леопольда Киндерманна на улице Вульчанской, а еще…
