«Мне бы его заботы…» – подумал Алексей.
Больше всего его удивляла в людях, успешных в карьерном плане, зависимость от того, что думают о них окружающие. Причем отнюдь не только близкие, родители, супруги, друзья, а совсем далекие, чье мнение, строго говоря, должно им быть «по барабану».
Ан нет, зависели! Желали донести до всех, вплоть до продавца, кассира, случайного прохожего, посыл о своей важности и успешности.
Впрочем, ответ содержался в самом вопросе: зависимость от мнения окружающих. Именно она, зависимость эта, толкает их на завоевание финансовых и общественных высот. А достигнув этих высот, они жадно требуют новых и новых подтверждений признания окружающих.
– А чего так? – спросил Алексей лениво. – У нее же месячные, ты сказал. Плохо себя чувствует и прочее.
– Я ей посоветовал анальгинчику принять. Она выпила, ее отпустило!
– А матч еще не кончился?
– Ты чё, не смотришь?! – оскорбился Степан до глубины души.
– Я… Признаться, я начал… Но сегодня был такой сложный день, забегался, к тому же пива выпил… Меня сморило. – Алексей зевнул в телефон для пущей убедительности. – Вот только сейчас проснулся, с твоим звонком. Какой там счет?
– Три – один!
– О! – воскликнул Кис, который даже не имел понятия, кто играет.
– Ну!!!
– Ага, – туманно согласился детектив. – Так Кира к тебе едет?
– Досмотрим вместе, а потом в клуб поедем с ней ужинать.
– Это хорошо, – одобрил детектив. – Обсудишь с ней матч, да?
И понял, что сказал чушь. Как можно обсуждать матч с тем, кто его не видел? А в том, что Кира смотрела футбол, не находясь в обществе Степана, он сильно сомневался.
– В общем, хорошего вам вечера, – заторопился он. – И ночи тоже, – сказал детектив несколько фривольно, рассчитывая таким образом узнать, останется ли Кира у Катаева и сколько у него, детектива, имеется в распоряжении времени, чтобы покопаться в ее квартире.
– Мы просто друзья! – отреагировал Степан. – Ты это кончай, намеки всякие!
– Боже упаси, какие намеки! Она же у тебя иногда ночевала, потому что ей до работы ближе!
– А, это да… – расслабился Катаев. – Может, и заночует…
«Может» Алексея не устраивало. Он посмотрел на часы. Кира уже едет, как сказал Степан. В ресторане они просидят пару часов, плюс около часа ей до дома. Итого у детектива имелось в распоряжении минимум часика три, а максимум вся ночь, если Кира заночует у Катаева.
Но на максимум он полагаться не мог.
Он быстренько распрощался, вылетел пулей из дома, завел свою «Ниву»-джип и живо порулил в сторону Новогиреева, где обитала Кира.
Алексей намеренно не стал формулировать перед собой задачу найти подтверждение своим подозрениям. Он решил просто узнать максимум о Кире, стараясь не быть предвзятым.
Но задача оказалась трудновыполнимой.
Поначалу все шло более-менее гладко. В секретере обнаружились три альбома с фотографиями. Один хранил снимки, запечатлевшие детство Киры, – смешная, худенькая, голенастая девочка в окружении родни. В двух других альбомах Кира, уже взрослая – хотя назвать возраст точно невозможно, она везде выглядела лет на двадцать – двадцать два, – снялась в такой же старинной одежде, кружева-кринолины-перчатки-цепи, как на фотографии, которую детектив нашел в первый свой визит в книге о готике. И мужчина рядом с ней был одет в том же стиле. На их лицах иногда оказывались маски, и фоном им служили все те же готические своды, свечи и попавшие в кадр плечи и бока других персонажей, столь же странно разодетых. Маскарад? Ритуал?
Он быстро пощелкал фотоаппаратом, пересняв несколько снимков на всякий случай, – хотя до сих пор все укладывалось в его представления. А вот дальше пошли неожиданности.
В глубинах секретера обнаружилась папка с рисунками небольшого формата, чуть больше стандартного А4, сделанными углем и чем-то красно-коричневым. Алексей знал, что водится штука такого цвета в арсенале художников, вроде толстый карандаш, но название забыл.
[6]
На всех рисунках был единственный мужчина, Кирин муж. В разных позах, иногда обнаженный, иногда одетый, в том числе и в «готические» костюмы.
Главной деталью на рисунках, первым делом привлекавшей внимание, были его глаза – в них затаилась какая-то боль, смешанная с удивлением, словно он вопрошал: какие силы занесли меня в этот абсурдный мир?
Как ни странно, даже в обнаженной натуре ощущался не столько эротизм, сколько любовь, любование, несколько трагичный эстетизм… Отчего детектив уверенно приписал их авторство Кире.
Она любила мужа. Рисунки об этом говорили, если не сказать – кричали… Почему же тогда скрывает свое замужество? Какой смысл ей врать насчет «бойфренда»?
Кроме того, насколько детектив мог судить, рисунки свидетельствовали о таланте. А настоящий возраст Киры наводил, вкупе с ее талантом, на вопросы: что она делала все эти годы? Чему училась? Как применила свой талант? Неужели лишь для того, чтобы нарисовать стопку портретов мужа и похоронить ее в секретере? И наняться горничной в «Аську» Катаева?
Когда девушке лет двадцать – двадцать два, как казалось на глаз, то таких вопросов не возникает. Вроде как еще не определилась. Но в двадцать семь уже положено отучиться, то есть выбрать свой профессиональный путь… Кира, при наличии таланта, его так и не выбрала? Или ей что-то помешало?
Тогда что? Любовь к мужу? Она ему посвятила свои юные годы?
Или секте?
Скорей бы уж Тамара разузнала о нем, что он за человек такой был да от чего умер!..
Алексей, по обыкновению, сфотографировал рисунки, закрыл папку, пошарил еще в секретере и обнаружил конверт, внутри которого находилось несколько листочков, исписанных угловатым мужским почерком. Это были стихи. И посвящались они, скорее всего, Кире.
Стихи были плохими, зато их содержание оказалось крайне любопытным:
Ты Богиня Сатаны.
Черный ангел мой, это ты!
«Богиня Сатаны», которая одновременно «ангел», это ж надо такое придумать! Кис в стихах не особо разбирался, но все же хорошие от плохих умел отличить и сейчас подивился. Если у Киры был несомненный талант, то этого никак нельзя сказать о ее муже.
Может, потому с таким отчаянием и непониманием смотрели его глаза на мир? Может, он его тонко чувствовал, но не знал, не умел воплотить свои ощущения в… ни в чем?
…У друзей Алексея был сын. Был. Потому что покончил жизнь самоубийством, выбросившись с девятого этажа. Мальчик хотел стать поэтом, сочинял стихи и песни, а все было плохо, бесталанно. Он и сам это чувствовал, и окружающие не давали ему усомниться в том, что талантом его бог не наделил. Включая родителей, которые, критикуя его творения, пытались наставить чадо на путь более разумный и здравый. Но парнишка разумного и здравого не захотел – смертельный прыжок из окна стал его ответом всем: и тем, кто критиковал его, и богу, не давшему ему таланта, не давшему возможность прокричать на весь мир о своей боли.
