Какое счастье.
Beauté Parfaite
Надо же, опять у него новые вокалисты, – думает Айдж.
Он уже не раз слушал эту программу и заранее знает, что по-настоящему его захватит позже, где-то ближе к середине наступит перелом, после которого в голове не останется мыслей, а в теле – никаких ощущений, кроме льющегося снизу вверх, устремленного к небу звука. Никаких специальных усилий для этого предпринимать не надо, музыка сама выбирает момент, когда ворваться в твою крепость, главное – присутствовать. Быть рядом. Там, где ее хорошо слышно. Например, сидеть в концертном зале, во втором ряду – если уж в первом мест не досталось.
Они с Леной пришли на концерт почти за полчаса до начала – когда в билетах не указаны места, а ты любишь сидеть как можно ближе к сцене, имеет смысл явиться заранее. Но на лавке в первом ряду уже лежало чье-то пальто, поэтому им пришлось сесть во втором. Ничего, все равно близко. Совсем близко. Так хорошо.
Владелец пальто, кстати, так и не объявился. Передняя лавка по-прежнему пуста. И это совсем отлично, никто не заслоняет от нас музыкантов. А на них имеет смысл посмотреть.
Такие красивые женщины сегодня поют, – думает Айдж. – Сопрано – вообще слов нет. Королева. Высокая, статная, золотоволосая, исполненная снисходительного спокойствия, которое под стать скорее стихии, чем человеку. Зимнее море, еще не замерзшее, но уже загустевшее от холода, может быть таким спокойным. И падающий в него снег. И снежная туча – тяжелая, темная, сияющая, такая огромная, что кажется, будто она и есть само небо.
А вот эта черненькая, которая переводила лекцию, с виду настоящая лесная ведьма. Встретишь такую в майскую ночь на тропе и считай, пропал, никогда уже не вернешься домой, никогда об этом не пожалеешь. Я бы, пожалуй, не пожалел; впрочем, полно, когда я в последний раз бродил по ночному лесу? То-то и оно, что вообще никогда.
Темноволосая ведьма-переводчица – меццо-сопрано. Второе меццо-сопрано – маленькая блондинка из тех, что почти всю жизнь выглядят шестнадцатилетними, а потом, в самом конце, внезапно превращаются в таких удивительных старушек, о которых сразу думаешь, что они – заколдованные школьницы, и невольно начинаешь прикидывать, как же теперь их спасать, хотя спасать, конечно, никого не надо, все и так хорошо.
У маленькой блондинки удивительный голос, почти контратенор, так что впору счесть ее переодетым мальчиком, но зачем бы такой маскарад? Да нет же, девочка, точно девочка. И – внезапно ему становится очевидно – у нее же роман с басом! Или даже не роман, а давний счастливый брак? По крайней мере, нежности между ними явно больше, чем страсти; впрочем, возможно, это просто темперамент такой. Разные люди бывают.
Какой же молодец Родриго, что взял к себе эту парочку, – думает Айдж. – Я бы на его месте их тоже взял – не за голоса даже, хотя у обоих прекрасные голоса – а за эту ясную нежность, которая вплетается в музыку, как дополнительный инструмент. Раньше так не было.
Хотя раньше тоже было очень хорошо, мне ли не помнить. А то зачем бы гонялся за ними по всей Европе, стараясь попасть хотя бы на три-четыре концерта в год. Лучше – больше.
Ut Te Per Omnes Celitus
Все хороши, но господи боже, какой же невероятный мужик руководит этим ансамблем, – думает Лена, любуясь смуглым флейтистом. Маньяк, фанатик, стоик, аскет и мученик, многократно изгонявшийся из ада за избыток страданий, у чертей просто нервы не выдерживали, и их можно понять. Настоящий художник, недостижимый идеал. Эти запавшие, обведенные темными кругами, пылающие, как угли, ликующие глаза, этот скорбный тонкогубый рот, эта яростная устремленность – не то чтобы в неведомое, скорей в невозможное. И черт побери, откуда взялась тень, закрывающая левую половину его лица, когда слева от него окно, а за окном такое яркое солнце, что смотреть невозможно – откуда? Законы природы, физики, оптики, что вы на это скажете, эй?
И девочка с маленькой арфой, – думает Лена. – Девочка, опоясанная арфой, как герои старинных баллад, так внимательно, строго и ласково смотрит на него из-за тонкой решетки струн, словно она – ангел-хранитель, приставленный к этому горемыке со строжайшей служебной инструкцией: все оставить как есть, не трогать, не вмешиваться, пока у него не разорвется сердце, тогда аккуратно зашить без наркоза, отойти в сторону и продолжать наблюдение. Тяжелая у нее работа, я бы так не смогла. Но я и не ангел.
Gloria
Ты есть, – ликует Родриго, – ты снова есть, и как же ты сегодня играешь! Ты многому успел научиться, пока тебя не было. Или, наоборот, это просто меня не было рядом с тобой? Не знаю, как на самом деле обстоят наши дела, кто из нас жив, а кто мертв, но это совершенно неважно. То есть важно – было прежде и будет потом, когда я снова навсегда останусь один в тишине, но сейчас-то, сейчас, пока мы рядом, пока мы играем, какая нам разница, да?
Un fior gentil
Отправил девчонок занимать места, а сам решил немного посмотреть замок, если уж в кои-то веки до него доехали, ну и заблудился – не всерьез, конечно, быстро сообразил, где тот дворик с лестницами, ведущими в зал, вернулся, но перед тем, как подниматься, покурил, пока Кристина не видит, поэтому изрядно опоздал. Вошел, когда все уже началось, сразу увидел в первом ряду пустую лавку, сел, отодвинув в сторону чье-то чужое пальто, утер с лица пот, всегда обильно выступающий даже от небольших физических нагрузок, отдышался, и только потом понял, как влип.
Кристина говорила: «Концерт, концерт в Тракайском замке, поедем на концерт!» – и Кястас почему-то думал, что на концерте будут петь эстрадные песни, ну или народные, тоже вполне можно послушать. А тут какое-то невыносимое заунывное пиликанье, и девки в длинных платьях поют что-то грустное, как в церкви. Даже хуже, чем в церкви – как будто помер уже, и черти сейчас поволокут меня в ад, а ангелы пришли вежливо попрощаться прежде, чем отступиться от моей грешной души навсегда.
Крисенька, зараза, куда ж ты меня заманила, – добродушно подумал он. Интересно, а сама-то где? Может, хватило ума сбежать с этой панихиды? Тогда чего я сижу?
Оглянулся и сразу увидел Криську и Машку – далеко, в заднем ряду. Помахал им рукой – дескать, идите сюда, девчонки, пересаживайтесь ко мне, места есть, – и заранее задвинул неведомо чье пальто в самый дальний угол, но Кристина сделала такое специальное постное лицо, означающее «веди себя прилично», и приложила палец к губам. Она стеснительная, ни за что не пересядет, чтобы не мешать другим людям, музыкантам и слушателям, и Машку не пустит бегать по залу. И если я вот прямо сейчас встану и выйду, будет потом ныть весь вечер, что нельзя же так, нехорошо, некультурно бегать туда-сюда во время концерта старинной музыки, или как там еще называется эта заунывная поебень. Ладно, ладно, Крисенька, буду сидеть смирно. Только ради тебя.
Любил ее очень. И Машку. Часто спрашивал себя: за что мне такое счастье? Ответа не знал, но старался беречь их как мог.
Venetia, mundi splendor
