– Ты угадал, с апельсином – мое любимое, – обрадовалась Габия.
– Спасибо! – восторженно выдохнул Эрик.
– Всегда хотел, чтобы капучино было хотя бы вдвое крепче, чем обычно готовят в кафе – сказал Даниэль. – И вот, оказывается, где-то такое делают!
– Ты очень злопамятный человек, – усмехнулся Файх, пригубив свою порцию.
– Нет, просто экономный. Решил, что это единственный напиток в меню, которого гарантированно хватит на двоих.
– Твоя правда. Оставлю тебе половину, не жалуйся потом. Габия, ты готова к уроку?
– Конечно готова. Хороша я была бы, если бы упустила такое развлечение!
Подумал: «Надо же, она больше не растягивает гласные». И не удержался, спросил:
– А на других языках ты теперь тоже не заикаешься?
– Ты заметил, да? – обрадовалась она. – Но как?
– Ты перестала говорить нараспев. И вообще изменилась. Не могу сказать, в чем именно, я же тебя почти не знаю. Но сегодня ты выглядишь очень храброй и веселой. Я не к тому, что раньше ты казалась печальной трусихой. Просто ни эти качества, ни их отсутствие не бросались в глаза. А теперь бросаются.
– Правда? – обрадовалась она. – А еще у меня глаза теперь голубые. Никто, кстати, до сих пор не заметил, даже удивительно. Правда, меня мама еще не видела. Вот как ей объяснить, ума не приложу.
– Сочини какую-нибудь историю про контактные линзы нового образца, которые надо носить, не снимая, и менять раз в месяц под присмотром специалиста, – предложил Анджей. – Сейчас технологии развиваются так стремительно, что какой бред ни выдумай, непременно окажется похож на правду. Сколько раз убеждался.
– А что произошло с глазами? – спросил Файх. – Почему поголубели? А раньше какие были? Карие? Я, каюсь, не обратил внимания. Рассказывай по порядку.
– Если по порядку, то начать надо с того, что я решила поставить эксперимент, – сказала Габия. – Сейчас объясню, какого рода. Совершенно очевидно, что и с Мариной, и с Эриком случились очень необычные происшествия, верно? Сразу приходит в голову, что это связано с твоей будущей книгой: час, прожитый, чтобы стать ее эпизодом, оказывается чуть ли не интересней, чем вся предыдущая жизнь. И я захотела проверить… – она замялась, подбирая слова.
– Проверить, на что способна моя книга? – подсказал Файх. – Что она станет делать, если ты на целый час запрешься в шкафу, закрыв глаза и заткнув уши? Молодец. Мне бы на твоем месте тоже стало интересно.
– Ну, так далеко я не зашла. Просто осталась дома и затеяла уборку.
– По-моему, это даже серьезней, чем запереться в шкафу, – похвалил ее немец. – В шкафу можно заснуть и увидеть какой-нибудь сон, а то и парочку местных призраков накрыть с поличным, если повезет. А за уборкой даже не погаллюцинируешь толком – отвлекает!
– Я тоже так подумала, – кивнула Габия. – И поначалу все действительно было довольно скучно. Ну, то есть обыкновенно. Никаких удивительных происшествий, никаких странных мыслей в голове, даже стихи сочинять не принялась, хотя обычно именно так себя во время уборки развлекаю. Но у меня очень маленькая, почти пустая комната, так что я быстро ее убрала. И получаса не прошло. Тогда я отправилась мыть ванную. И начала с зеркала, оно было все в следах от брызг воды, мыла и зубной пасты – ужас, короче говоря. Самое время за него взяться. Так я думала и терла зеркало столь сильно, что… Только не смейтесь! Я стерла свое отражение. Понимаю, что с точки зрения законов физики это невозможно, но я действительно отмыла зеркало от своего отражения, словно оно было просто грязным пятном. И осталась, как дура, совсем одна в собственной ванной, перед чистым пустым зеркалом, думая, кому бы позвонить, чтобы пришел и поддержал меня в столь нелепой беде. Но в итоге так никому и не позвонила. Наверное, это и есть настоящее одиночество, когда некого позвать в свидетели – не то чуда, не то собственного безумия. Я имею в виду, когда никому не доверяешь настолько, чтобы прямо спросить: «Что ты там видишь? Хорошо, спасибо. Как ты думаешь, я сошла с ума? Ладно, и что теперь делать?»
– Да, – эхом откликнулся Даниэль, – так и есть.
– Я бы тоже никому не сказал, – вставил мальчишка Эрик. И, подумав, добавил: – Кроме вас.
– Значит, мы хорошие. И не зря живем на свете, – улыбнулась Габия. – Я бы тоже позвонила кому-нибудь из вас. Но мы почему-то до сих пор не обменялись телефонами. И я осталась наедине с этим дурацким чисто вымытым зеркалом. Пришлось сказать себе, что я просто сплю. Вранье, зато с ним гораздо спокойнее. И сразу не страшно, а весело. Обычно когда во сне понимаешь, что это сон, начинается самое интересное. Можно самой решать, что будет дальше. И командовать всем происходящим. Оно не всегда слушается, но все-таки чаще получается, чем нет… Короче говоря, я решила, что теперь в моем чистом зеркале появится Катька.
– Кто?
– Катька. Когда я была совсем маленькая, придумала себе старшую сестру Катьку. Странное имя для любимой сестры, согласна. Но как раз с имени все и началось! У нас во дворе жила девочка Катя, гораздо старше меня; когда я в школу пошла, она уже была в выпускном классе. Поэтому мы никогда не дружили, я ее только в лицо знала, а она меня вряд ли замечала. Но это совершенно неважно. Дело вообще не в ней. Просто сколько себя помню, во дворе вечно кричали: «Катька! Катька!» Друзья звали ее играть, бабушка – обедать, а вечером родители – домой. Всех, конечно, время от времени звали. Но у Катьки было очень много друзей, а кроме мамы с папой еще бабушка, дед и, кажется, тетка или две, в общем, большая семья, и все жили в нашем дворе, поэтому ее имя звучало гораздо чаще других. Летом, когда все окна нараспашку, целый день, с утра до вечера на разные голоса: «Катька! Катька!» Под эти крики я просыпалась и засыпала, а если Катьку подолгу никто не звал, мне становилось тревожно, как будто в мире сломалась какая-то тайная, маленькая, но очень важная пружина. До сих пор, кстати, каждый год заново удивляюсь: надо же, лето на дворе, окна распахнуты, а Катьку никто не зовет – почему?.. Но ладно, мало ли, что сейчас. А в детстве меня зачаровало само звучание слова: «Каааатька». Детям часто нравятся разные странные вещи. Ребенок может отчаянно, до слез влюбиться в пустой флакон из-под духов, часами разглядывать узоры на старом ковре, тащить в постель отцовскую коробку с гвоздями или сломанный телефонный аппарат, днями напролет долбить одну и ту же клавишу пианино, обниматься с телевизором, потому что внезапно понравилось лицо диктора новостей. Да все что угодно может приворожить ребенка, это совершено непредсказуемо. И моей первой любовью стало слово «Катька». Со временем я узнала от взрослых, что это просто имя девочки, причем грубая форма, нехорошо так говорить, правильно «Катя», «Катерина». Но мне было все равно, грубо это звучит или нет. Мне нравилось. Я, конечно, захотела чтобы меня тоже звали Катькой. А родители не соглашались. Дескать, ты – Габия, и точка. Я плакала и просила, это не помогало. Чарующее имя по-прежнему ежедневно звучало во дворе, маня и дразня. И как-то незаметно я пришла к идее, что Катька – это на самом деле моя сестра. Старшая сестра, о которой я мечтала, сколько себя помнила. Очень похожая на меня, только лучше, высокая, загорелая, с голубыми глазами и синими волосами. Правильно смеетесь, синие волосы – это тоже моя детская мечта. Чуть ли не единственная, которую удалось осуществить. Уже четвертый год крашусь, и не надоедает. Как будто так и надо, вернее, как будто только так и можно. А у моей выдуманной Катьки синие волосы были свои, от рождения. Ну, она у меня, как несложно догадаться, вообще была идеал и совершенство. Во всем. Бегала быстрее всех во дворе, не боялась залезать на самые высокие деревья и сидеть на крыше, на самом краю, болтая ногами, могла побить любого хулигана, знала все на свете, говорила на ста языках – в отличие от меня, не заикаясь. И даже умела читать! И читала мне сказки каждую ночь перед сном, вместо мамы, которая так быстро уставала, что я перестала ее просить. И говорила: «Ты моя любимая младшая сестренка». Говорила: «Спи спокойно, я тебя от всего защищу». Я ей верила. Даже когда совсем выросла, всякий раз, попав в опасную или просто неприятную ситуацию, думала: «Катька, ты же обещала меня защищать», – и все как-то благополучно улаживалось, беда проходила стороной, недоразумения разъяснялись, а врагам внезапно становилось не до меня. Мне всегда удивительно везло – это я только теперь, задним числом, понимаю. Спасибо Катьке.
