Перед очагом на высоком табурете сидела хозяйка таверны – рослая женщина лет пятидесяти со следами былой красоты на смуглом лице. Она озирала свои владения, следя, чтобы на столах перед клиентами не переводилось вино.
Черная как смоль нубийская рабыня сновала между столами, подавая посетителям еду и подливая вино из огромного кувшина. Хозяйка то и дело покрикивала на нее, показывая на опустевшую тарелку или кружку какого-нибудь гостя.
Когда в дверях таверны появился новый гость – мужчина в светлом плаще с зеленой полосой, – хозяйка заметно оживилась и даже встала со своего табурета.
– Заходите, добрый господин, заходите! – залебезила она, двигаясь навстречу посетителю и слегка покачивая широкими бедрами, как тяжело нагруженная барка. – Я освобожу для вас самое лучшее место! Вот здесь, возле очага, вам будет тепло и уютно!
С этими словами она подошла к столу, за которым сидели двое могильщиков с бедняцкого кладбища, расположенного по соседству, и прикрикнула на них:
– А ну, пересядьте за общий стол или вообще выметайтесь! Видите – пришел благородный господин!
– Разрази тебя гром, Вальпургия! – воскликнул один из могильщиков, тот, что повыше и помоложе. – Чем мы тебе не угодили? Наши деньги ничуть не хуже, чем деньги этого надутого хлыща!
– Может, они и не хуже, только я их редко вижу! – ответила хозяйка заведения, подбоченившись. – Вы мне задолжали уже больше трех сестерциев, а платить не собираетесь! Сказано вам – пересаживайтесь за общий стол или вообще выметайтесь из моей таверны!
– Мы – твои постоянные клиенты, – не сдавался могильщик, – мы проводим в твоей таверне чуть не каждый вечер, а этот хлыщ зашел сюда один раз, и то наверняка по ошибке. Пускай себе ходит в дорогие заведения возле форума…
– И слушать тебя не хочу!
– Вальпургия, – строго проговорил второй могильщик, плотный мужчина лет пятидесяти, – ты не забыла, что я на прошлые календы сделал тебе предложение руки и сердца? Так что мы с тобой скоро породнимся, а разве можно так обращаться с будущим мужем?
– Ты, может, и сделал мне предложение, да толку от этого предложения – что от козла молока! Предложение руки и сердца, говоришь? Да только руки у тебя вечно в грязи, а сердца вообще нет! Сказано – пересаживайтесь или выметайтесь! Или Айша сейчас сама выкинет вас! Вы знаете, рука у нее тяжелая! – И Вальпургия оглянулась на свою чернокожую рабыню.
– Не горячись, Вальпургия, не горячись! – промолвил старший могильщик, поднимаясь. – Мы уже пересаживаемся. Но уж и ты пойди нам навстречу – вели своей девке принести нам еще один кувшинчик тускуланского!
– Тускуланского? – усмехнулась хозяйка. – Может, тебе принести выдержанного фалернского? Будь доволен, если я налью вам еще один кувшин моего домашнего вина!
– Домашнего так домашнего, – согласился покладистый могильщик и подмигнул своему приятелю: мол, учись, как дела делаются!
Как только могильщики освободили стол возле очага, Вальпургия обмахнула его тряпкой и обратилась к новому гостю:
– Садитесь, милостивый господин! Сейчас я подам вам своего лучшего вина и закуски. Чего вы изволите – зайчатины с фасолью или похлебку из бобов со свининой?
Гость с недоверием оглядел грязную таверну и проговорил:
– Подай мне только свежего хлеба и оливок. Ну, и кувшинчик вина получше.
– Слушаюсь, милостивый господин!
Вальпургия тотчас поставила перед гостем вино и закуску и замерла в ожидании новых распоряжений.
– Вот еще что, – проговорил гость, понизив голос, – не спрашивал ли кто сегодня дорогу к храму Гермеса Лидийского?
– Гермеса Лидийского? – переспросила Вальпургия. – А что ее спрашивать, этот храм отсюда совсем близко, можно сказать, рукой подать…
– Эй, Вальпургия! – окликнул хозяйку старый гладиатор. – У меня в кувшине пусто! Разрази тебя гром, какая ты хозяйка? Принеси мне еще вина, да не того, что в бочке возле очага, а лучшего тускуланского! Ты знаешь, я сегодня при деньгах!
– Сию минуту, добрый господин!
Вальпургия, что-то бормоча под нос, отправилась за вином, а гладиатор поднялся из-за стола, подошел к человеку в плаще с полосой и прошептал, склонившись к его уху:
– Тебя уже ждут! Выйди из таверны, обойди ее слева и постучи в дверь три раза!
Гай Секвенций положил на стол серебряную монету и покинул таверну.
Выйдя на улицу, он на какое-то время ослеп в ночной темноте после ярко освещенного помещения, поэтому и не заметил тень, стремительно метнувшуюся в проход между двумя хижинами. Когда глаза его привыкли к скудному освещению, он свернул налево и почти сразу увидел низкую деревянную дверь. Остановившись, мужчина трижды постучал в нее.
Дверь тут же открылась, и гостя втащили внутрь, в полную темноту.
Гай Секвенций оттолкнул схватившую его руку и потянулся за мечом. Однако в грудь его уже уткнулся наконечник копья, и недовольный голос проговорил:
– Не дергайся, не дергайся, господин! Сейчас мы тебя проверим…
Тут же вспыхнул дымный смолистый факел, и Гай Секвенций сумел осмотреться.
Он находился в комнате с низким закопченным потолком и вовсе без окон. Напротив него стоял воин с копьем в руках, рядом – еще один, с обнаженным мечом. Чуть поодаль Гай увидел пожилого человека в восточном одеянии, с черной завитой бородой.
– Это он! – проговорил пожилой человек, приглядевшись к Гаю, – пропустите его!
Воин с копьем убрал оружие от груди Гая, почтительно склонился и отступил в сторону.
Тут же в глубине комнаты открылась еще одна дверь.
– Проходите, господин, проходите! – услышал Гай Секвенций за спиной голос одного из воинов.
Не ожидая новых приглашений, он прошел вперед.
Это помещение разительно отличалось и от предыдущей комнатушки, и от таверны гостеприимной Вальпургии. Это был просторный зал с высоким резным потолком, опирающимся на стройные колонны. В центре этого зала находился стол, за которым сидели десять человек в тогах и военных плащах. Два места за этим столом были свободны.
Пожилой человек в пышном восточном одеянии, который встретил Гая Секвенция в преддверии зала, уверенно прошел к креслу во главе стола и занял его, указав Гаю на второе свободное место, расположенное напротив своего.
Как только Гай Секвенций сел за стол, где-то под потолком зала раздался гулкий протяжный звук, словно там ударили в большой бронзовый колокол.
Едва звук колокола затих, чернобородый проговорил:
