– Вы знаете, кто такой Павел? – вдруг выпалила Ирина. – Это Стас Торопов, Псих, это убийца, он убил нескольких человек…
– Да, я знаю, – кивнул Сергей, и впервые подобие оживления осветило его хмурое лицо. – Кто бы мог подумать, что мы столкнемся лицом к лицу. Ну, теперь-то он от меня не уйдет!
Какие-то мгновения Ирина ошалело таращилась на него, пока до нее вдруг не дошло, что Сергей еще ничего не знает. Они еще не видели убитого Психа!
Она ничего не могла сказать – только слабо махнула рукой куда-то туда, где, по ее представлениям, находилась усыпальница, ставшая последним приютом Психу, осквернившему покой мертвых.
Дед споро подхватился, поднял повыше свечу и сделал несколько шагов в темноту. Ирине было видно, как он словно бы споткнулся и начал рассматривать что-то, лежащее у его ног. А там лежал труп Психа.
– Неземная си-ила… – донеслось потрясенное восклицание Никифора Иваныча. – Птица-то… птица-то его клюнула!
– Птица? – Сергей вскочил, довольно-таки небрежно выпустив Ирину из объятий, бросился к старику. – Птицы берегися страха ради твоего? Так это она? Стрела?!
– Ну да, тут испокон самострел был навострен, – совершенно спокойно, как будто о самом обыденном деле, сообщил старик. – Ежели кто сыщется такой гораздый, что через святую мельницу пройдет и потайную дверь отыщет, то уж непременно птица его клювом своим – тюк!
– Вот уж верно: за что боролся, на то и напоролся! – ошеломленно пробормотал Сергей.
– А я думаю, с чего это у меня вдруг от души отлегло? – удивленно произнес старик. – То уж было совсем помирать собрался, и вдруг – откуда что взялось?! Ожил! А птица-то уже вылетела, вот оно что… Если бы сей скаженный Пашка ее из клетки не выпустил, пришлось бы мне, старому, тебе отпирать ковчег. Меня она и клюнула бы. Ну а раз так – поживем еще, стало быть!
– То есть как – отпирать? – насторожился Сергей. – Ты хочешь сказать, что показал бы мне сокровища?!
– Твои они, – спокойно сказал дед. – Ты письмо прочел, ты меня сюда принес – твои они. Иди… владей.
Сергей кивнул, слепо оглянулся на Ирину, а потом взял у старика из рук свечу и осторожно пошел к черному гробу.
– А ты, милая, что же? – ласково сказал старик. – Неужто и не глянешь?
Ирина, не отвечая, приникла щекой к земле. Силы у нее опять кончились, и совершенно не хотелось тащиться к каким-то там сокровищам. Павел, то есть Псих, говорил, что она даже не представляет, что ищет. Ну и не представляет, и не надо. Поскорее бы вернулся Сергей…
И он вернулся. Подошел. Встал рядом – тяжело дыша, с потемневшими, расширенными глазами.
Выдохнул только:
– Да-а… – И опять замолчал, уставившись в стену.
Наконец перевел взгляд на старика:
– Слушай, дед… Закрой их обратно, а? Ну, камни эти и крест. Положи как было.
– Окстись! – слабо выдохнул Никифор Иваныч.
– Ты понимаешь… – Голос Сергея звучал виновато. – Ты понимаешь, мне самому они не нужны. Ну что я буду делать с этим Первокрестом? Да он мне руки обожжет. Это клад для России! Могу я его стране отдать? Если да, тогда заберу. Если нет – пусть дальше лежит.
– Ну, тебе виднее, – помолчав, чуть слышно ответил старик. – Забирай для державы! Я только попрощаюсь с ними.
Перекрестившись, он медленно вернулся к гробу.
– Сережа, – прошелестела Ирина, – Сережа…
– Ну? – набычившись, обернулся он. – Будешь меня уговаривать, зря, мол, себе не беру?
– Да ты что! – вяло отмахнулась она. – Я просто хотела сказать… Знаешь, я до последней минуты думала, что Стас Торопов – это ты.
– А, ста-ста-ста, то-то-то! – хмыкнул Сергей. – Понятно. Ну и что ты собиралась со мной, злодеем, делать?
– Ничего. Мне это было совершенно все равно. Если хочешь знать, я тебя за это еще больше…
Она осеклась, и слово, несказанное, но легко угадываемое, повисло между ними, как замершая в полете стрела.
Сергей долго молчал, потом вздохнул.
– Знаешь что? Когда я увидел тебя в первый раз, подумал, что это она. Ты такая же тоненькая, будто травинка, будто цветок полевой. Иной раз скажешь что-нибудь – а у меня сердце оборвется: ну ее, совершенно ее голос!
Ирина почувствовала, как у нее обрывается сердце.
Вот оно что! Так вот оно что! У него, значит, другая…
– Ты красивая, ты до смерти красивая, – виновато бормотал Сергей. – Любой другой на моем месте прыгал бы тут до потолка от радости. Ирина, ты обо мне лучше не думай, ты себе другого найдешь. Потому что я… – Он вздохнул, словно виновато всхлипнул. – Ты знаешь, я один раз пришел к нашим девчонкам в паспортный отдел, а у них переполох: куда-то завалилась фотография одной клиентки. Я сдвинул книжный шкаф – вот оно, фото. Поднял, посмотрел – и меня, знаешь, словно бы та самая птица клюнула, только в сердце. Фотку я спрятал, не отдал девчонкам. Смотрел на нее потихоньку и думал: не хочу о ней ничего знать, не бывает таких девушек на самом деле! А потом как-то раз встретил ее в нашем отделении полиции. Я только раз и заглянул в тот кабинет, где она была. До того разволновался, когда увидел ее вживую, что даже пошел в соседнюю комнату и весь разговор там подслушивал. Ну, слушай, я тебе скажу, это такая необыкновенная девушка!.. У нее были кошмарные неприятности, в деталях не буду говорить, но я, дурак, только на другой день сообразил, что надо делать, как с ней познакомиться. Прийти и предложить свою помощь, защиту! Пришел, а она куда-то уехала, и я никаких следов ее не нашел. А поскольку я все равно собирался к деду в Вышние Осьмаки, решил все же ехать, немного развеяться.
В горле у Ирины было сухо-сухо.
– И как ее зовут? – спросила чуть слышно.
– У нее фамилия почти такая же, как у тебя, – ласково улыбнулся Сергей. – Только ты – Бурмистрова, а она – Старостина. Екатерина Старостина.
Ирина кивнула.
– Слушай… – Голос Сергея дрогнул. – Ты уж извини, а?
Ирина опять кивнула, да так и осталась с опущенной головой.
– Ну что, детушки? – Никифор Иваныч, бодрый, словно бы помолодевший, приблизился к оцепенело сидящей паре. – Пошли, что ли, Первокрест брать?
Сергей вскочил, помог встать Ирине. При этом рука ее незаметно скользнула в карман, где раньше хранились спички и куда она потом машинально спрятала подаренную Психом элитную карту сети «Аллюр».
Нащупала плотный, гладкий квадратик, вытащила его… потом, вздохнув, разжала пальцы – и бесценный кусочек картона, дающий право на пожизненную неземную красоту, беззвучно канул в вековую пыль.
