– А кто тогда, по-вашему, убил Олесю?
– Пока не знаю. Но уверяю вас, более всего сейчас я хочу это выяснить. И наверняка выясню. У меня есть своя версия, но посвящать вас в нее пока не буду… Уверен, что ни вам, ни Светлане, ни кому-либо из ваших знакомых ничего не угрожает.
– В том числе и вам? – спросила Настя.
– Я умею за себя постоять, – улыбнулся Селезнев.
Они сидели на увитой девичьим виноградом террасе дома Селезнева. Крупные листья плотной стеной закрывали проемы, и даже сейчас, в яркий солнечный день, здесь стоял почти что полумрак.
– Красиво у вас, – заметила Настя, – я никогда не бывала здесь прежде. Моя мама называла этот дом «домом Иволги». Здесь тогда жили старичок и старушка. Это ваши родственники?
– Можно сказать и так, – ответил Игорь Егорович. – Это очень близкие мои друзья. Теперь, к сожалению, Иван Павлович умер, а перед смертью попросил жену похоронить себя на родовом кладбище, в маленькой деревушке в Западной Белоруссии. Зинаида Михайловна так и сделала и осталась там, возле могилы мужа – они шестьдесят лет были вместе и не хотят расставаться даже после смерти. Я пообещал похоронить ее в одной могиле с мужем. Недавно навестил ее – слава богу, жива и здорова.
– А почему мама говорила «дом Иволги»?
Селезнев пожал плечами и отвернулся.
– Вы не знаете или не хотите отвечать?
– Спросите у Валентины Николаевны сами… Хотя…
Он подумал немного:
– Лучше я расскажу вам сам.
Глава 9
– Иван Палыч и Зинаида Михайловна – это дедушка и бабушка моей невесты. Мы готовились к свадьбе, оставалось несколько дней, когда умерла ее мать. Дед и бабушка приехали на похороны, а потом остались, чтобы поддержать внучку, помогать ей. А я к тому времени уже построил здесь этот дом. Мы с невестой перебрались сюда, старики остались в городской квартире, о чем потом все время жалели…
Он замолчал, а Настя вспомнила:
– Невеста, которую вы увели у Воронина – отца Светы?
– Никого и ни у кого я не уводил. Я уже рассказывал, что мы вместе учились, и так получилось… Не буду повторять. А тогда, когда срок траура подходил к концу и до дня свадьбы оставалось несколько дней, я старался не покидать Полину надолго. Но все же приходилось. Дела требовали моего участия. Я прилетел в аэропорт из Германии, меня встречал ваш отец. Я спешил сюда, но Коля уговорил заехать к нему, твердил что-то о каких-то предложениях, сулящих огромную прибыль. Ответ, по его словам, надо было дать до конца дня, а он, как назло, забыл дома все документы. На самом деле я устал тогда, и заниматься делами не хотелось, к тому же серьезные дела не делаются в такой спешке. Но Николай умолял, якобы они с Ворониным изучили вопрос и рекомендуют мне… Я был председателем правления нашей фирмы, и только я имел право подписывать договоры и финансовые документы. Коля так просил, что я сломался. Думал, посмотрю бумаги и откажусь. Потеряю полчаса или час, что делать. Но когда прибыли в вашу квартиру и он начал безуспешно искать бумаги, я сразу хотел уйти. А он переходил из комнаты в комнату, повторяя: «Ну где же эта папка! Я же только вот здесь ее мог забыть». Наконец он обнаружил ее на холодильнике. Я начал смотреть документы и понял, что меня хотят надуть, причем откровенно и грубо. Какие-то векселя английского банка, которые даются с огромным дисконтом и с обязательством безусловного выкупа в срок погашения… Все это следовало бы проверить в течение одного-двух дней, но мне-то предлагалось решить вопрос до вечера, а вечер приближался. Я отказал сразу, но Николай наседал, готов был скандалить, звонил, ища поддержку у Лешки Воронина, но мобильный того был вне зоны. Я понял, кто на самом деле инициатор этой аферы, сказал об этом вашему отцу, а он стал меня клятвенно убеждать в обратном и обвинять в несправедливости. После тяжелого разговора я вышел и посмотрел на часы. Я потерял почти два часа, не считая крюка, который сделал, чтобы заехать к вам.
Приезжаю сюда… На самом деле я звонил Полине, как только прилетел, и обещал скоро быть дома. Потом позвонил из вашей квартиры, сообщил, где нахожусь, и сказал, что это ненадолго. Потом, садясь в машину, набрал номер, она ответила. Но ответила как-то странно. Я сказал тогда: «Уже в машине и времени терять не буду». Поля ответила одним словом «хорошо» – так, словно рядом кто-то стоял и слушал. Я примчался сюда, когда уже стемнело. Моя невеста не встретила меня ни во дворе, ни на крыльце. Я вошел…
Селезнев поднялся и, приблизившись к зеленой стене, повернулся к Насте спиной. И замолчал.
– Вы нашли ее убитой? – продолжила Настя.
Игорь Егорович кивнул. И только потом посмотрел на девушку.
– …Она лежала у входа в спальню, убитая выстрелом в голову. Стреляли сзади. То есть это сделал кто-то, кого она знала, иначе бы не повела его наверх и уж тем более не повернулась к нему спиной. Пистолет лежал рядом. Придя в себя от шока, я вызвал милицию. Те приехали, всё осмотрели и меня задержали. Пистолет был моим, и отпечатки пальцев на нем, хоть и смазанные, принадлежали тоже мне. На суде доказать свою невиновность мне не удалось. Ваш отец заявил, что я действительно был у него, мы действительно долго спорили, но не ссорились, а потом я уехал. Точного времени, когда я убыл, он не помнил, но сказал, что мы общались менее часа. Еще я вспомнил, что превысил по дороге скорость и меня останавливали сотрудники ГАИ. Сотрудников этих следователь нашел, но они показали, что на всех нарушителей скоростного режима они в соответствующем порядке оформляют протоколы, а мою машину они не помнят и, скорее всего, не видели. Это было ложью, потому что они минут десять меня мурыжили, настаивали на обыске автомобиля. И даже когда получили от меня сто долларов, продолжали чему-то учить. Я получил двенадцать лет – минимальный срок за убийство беременной женщины. Забыл сказать, что Лешка Воронин в тот самый день отправился с семьей на яхтенную прогулку по Неве и Ладожскому озеру. Его жена Нина подтвердила это и еще шесть человек, находившихся на борту. Все заявили, что до глубокого вечера яхту никто не покидал и входящих телефонных звонков никто не получал, так как тогда на Ладожском озере не было устойчивого покрытия… Отправили меня в самую что ни на есть Восточную Сибирь. Почти год я там пробыл, а потом бежал.
– Как вам удалось? – удивилась Настя. – Ведь погоня, тайга…
– Погони не было. Мне помог паводок, который в том году был необычайным. Наш отряд располагался неподалеку от реки. Те, кто был переведен на поселение, или расконвоированный, валили лес, бревна свозили на территорию склада нашей рабочей зоны, где уже зэки сортировали их, складировали и готовили к погрузке на баржи. Вообще это считалось халявной работой, потому что бывали периоды постоянного труда, но чаще можно было не торопиться и при этом покурить лишний раз… Вода поднялась стремительно. Нас отправили в барак. Такое уже бывало в прежние годы: день-два, в худшем случае неделя, и вода уходила. Но в этот раз она все прибывала и прибывала, и приказа об эвакуации все не было. Потом приехало несколько автозаков: кто вместился, – погрузили. Но думаю, что влезли все, потому что внутри мы находились, как шпроты в банке. Это было утром, нас даже покормить не успели. Ехали часа два, дышать было нечем. Зэки задыхались и орали, стучали по стенам, некоторые теряли сознание. Потом один дедок захрипел… Когда стало ясно, что он мертв, все завыли. Машину остановили, открыли дверь. Те, что нас сопровождали, и сами испугались. А мы глотали воздух, и слаще пищи в моей жизни не было. Потом нас стали загонять обратно, все взмолились, стали кричать: «Кончайте нас тут – все равно живыми не довезете!» А потом замолчали и сами бросились внутрь, потому что с горы и по дороге шел поток – не растекающаяся вода, подобная той, что вытекает из переполненной ванны, а самый настоящий, ломающий вековые сосны, как консервным ножом вспарывающий дорожное полотно. И все это летело на нас, и до ревущего фронта было чуть больше километра. Когда я запрыгнул внутрь автозака и обернулся, то увидел, что поток тащит огромный многотонный трелевочник, крутя его, как детскую игрушку. Дверь заперли, никто и не возражал. Машина тронулась, старый мотор выдавал все что мог, но машина была перегружена. Вряд ли мы проехали больше семидесяти километров. А потом почувствовали, как вода ударила по колесам… Через несколько секунд машину уже подхватило, и скорость возросла, но все это длилось мгновения. Нас стало бросать из стороны в сторону, крутить, а потом машина завалилась на бок… Я сразу понял тогда, что это конец… Автозак сбросило с обрыва, перевернуло в воздухе и, вероятно, ударило о валун. Удар был такой силы, что дверь вмяло внутрь. Потом еще несколько ударов, но уже меньшей силы. Дверь выломало и отбросило. Зэки, мертвые и просто переломанные, вылетали из нее и катились по склону. Я приземлился на ноги, но скорость моего падения была такой, что меня снова подбросило, а потом швырнуло на спину. Катился, переворачивался, счастливый от того, что живой. Сбросило меня в бурлящую реку, по которой плыли деревья и животные. Неподалеку, вероятно, кедр с обломанной кроной плыл, как свечка, медленно кренясь набок. Похоже, дерево вырвало со всей корневой системой, с огромным пластом земли. И потому центр тяжести ствола находился внизу. Потом вода смыла землю с корней, и кедр лег на бок. Я поплыл к этому кедру, сапоги тянули ко дну, но все же я добрался до ствола и взобрался на него. Увидел толстую обломанную ветку, уцепился за этот сук и взобрался на дерево, так и ехал на нем, стараясь не перевернуться, смотрел по сторонам, видел, как хрипят тонущие лоси и маралы, но не слышал, потому что был один только звук – гул потока. Часа через три напор воды уменьшился, и очень скоро дерево, на котором я сидел, стало относить к берегу. Я не хотел с него слезать, вот если бы увидел какую-нибудь деревушку на берегу, тогда попытался бы до нее добраться. Но по берегам реки был только лес – не лес даже, а макушки хвойных деревьев. И ни одного домика. Только раз увидел, как в потоке несет крышу дома, но она быстро затонула.
