— Я, конечно, не могу заставить вас говорить, — сказал Питер, — но помните, если это сойдет им с рук, то рано или поздно они попытаются повторить — не с вами, так с кем-нибудь другим. — В глазах Марши вспыхнула тревога. — Я не знаю, — продолжал он, — кто эти вчерашние ребята ваши друзья или нет. Но даже если это ваши друзья, я не вижу оснований выгораживать их.
— Один из них был моим другом. Так, по крайней мере, мне казалось.
— Друзья или не друзья, — продолжал гнуть свою линию Питер, — но подумайте, что они пытались совершить и наверняка совершили бы, не окажись поблизости Ройса. А когда они поняли, что попались, все четверо кинулись наутек, словно крысы с тонущего корабля, и бросили вас.
— Вчера вечером, — сказала Марша, пытаясь его прощупать, — по-моему, вы говорили, что знаете фамилии двух ребят.
— Номер был записан за Стэнли Диксоном. Фамилия второго — Дюмер. Они там были?
Она кивнула.
— Кто же был зачинщиком?
— Кажется… Диксон.
— Ну, так расскажите все по порядку.
Марша понимала, что она уже не властна сама решать, рассказывать или нет. У нее было такое чувство, будто чужая воля повелевала ею. Это было что-то новое, и, самое странное, ей это нравилось. Она покорно восстановила цепь событий, начиная с того момента, когда она покинула танцевальный зал, и кончая появлением Алоисиуса Ройса.
Лишь дважды Питер Макдермотт прерывал Маршу. Видела ли она женщин, которые находились в соседней комнате и о которых говорили Диксон и другие? — спросил он. И не заметила ли она кого-либо из служащих отеля? В ответ на оба вопроса Марша отрицательно покачала головой.
Под конец у нее появилось желание рассказать ему все. Дело в том, что ничего не случилось бы, сказала Марша, если бы вчера не был день ее рождения.
Питер удивился.
— Вчера у вас был день рождения?
— Да, мне исполнилось девятнадцать.
— И вы пришли одна?
Теперь, когда она столько уже ему открыла, не было смысла что-либо утаивать. И Марша рассказала о телефонном звонке из Рима и о том, как огорчил ее отец, заявив, что не сможет приехать.
— Вы не должны на меня сердиться, — выслушав ее, сказал Питер. — Просто теперь мне легче понять, что произошло.
— Больше это не повторится. Никогда.
— Я в этом уверен. — Он перешел на деловой тон. — А теперь я собираюсь воспользоваться кое-какими сведениями, которые вы мне сообщили.
— Каким образом? — с опаской спросила она.
— Я вызову всех четверых — Диксона, Дюмера и их дружков — сюда в отель для разговора.
— Они могут не прийти.
— Придут! — Питер уже решил, что надо сделать, чтобы они пришли.
Но Марша по-прежнему не была убеждена в правильности его решения.
— Но ведь тогда многие об этом узнают! — сказала она.
— Обещаю, что после нашего разговора вероятность сплетен будет меньшая, чем теперь.
— Хорошо, — согласилась Марша. — Спасибо за все, что вы для меня сделали. — Ей почему-то стало удивительно легко.
Ну вот, все оказалось намного легче, чем он предполагал, подумал Питер. Теперь, когда в руках у него была вся информация, ему не терпелось поскорее пустить ее в ход. Хотя, пожалуй, следовало бы еще какое-то время побыть с девушкой, чтобы она окончательно успокоилась.
— Мне хотелось бы кое-что объяснить вам, мисс Прейскотт, — сказал он.
— Меня зовут Марша.
— Хорошо. А меня — Питер. — Он решил, что тут можно обойтись без формальностей, хотя ответственным служащим в отелях рекомендовалось этого избегать — подобная фамильярность была допустима лишь с завсегдатаями, хорошо знакомыми тебе постояльцами.
— В отелях, Марша, происходит многое, на что мы закрываем глаза. Но когда случается нечто подобное, мы можем быть очень строги. В том числе и к нашим служащим, если выясняется, что они к тому причастны.
Питер знал: по поводу всего, что затрагивает репутацию отеля, Уоррен Трент будет так же крут, как и он сам. Поэтому, что бы Питер ни предпринял — при условии, что он может доказать свои обвинения, — это найдет решительную поддержку со стороны хозяина.
Разговор с Маршей, по мнению Питера, дал ему все нужные козыри.
Он встал и подошел к окну. Отсюда открывался вид на оживленную в эти утренние часы Канал-стрит. Все шесть рядов ее проезжей части были забиты машинами — одни двигались медленно, другие — быстро; по широким тротуарам текла толпа покупателей. Группы людей стояли в ожидании на обсаженном пальмами бульваре посреди улицы, куда, блестя алюминием, плавно подкатывали автобусы с кондиционерами. Национальная ассоциация борьбы за права цветного населения снова, как он заметил, пикетировала некоторые магазины. «Не заходите сюда. Здесь проводят политику дискриминации», гласил один из плакатов, но были и другие. Люди с плакатами вышагивали по тротуару — поток прохожих обтекал их.
— Вы ведь новичок в Новом Орлеане, правда? — спросила Марша. Она подошла и встала рядом с ним у окна. Он ощущал исходившее от нее сладкое, нежное благоухание.
— В известной степени да. Со временем надеюсь узнать город лучше.
— А я хорошо знаю историю этих мест, — вдруг пылко заявила она. — Хотите, просвещу вас?
— Ну что ж… Я купил кое-какие книжки. Вот только времени не хватает.
— Книжки прочитаете потом. Сначала лучше все самому увидеть или услышать. Кроме того, мне бы хотелось сделать для вас что-то, чтобы показать, как я благодарна…
— Это уж ни к чему.
— Ладно, считайте, что мне так хочется. Пожалуйста! — Она дотронулась до его локтя.
Сам не зная, разумно ли он поступает, Питер сказал:
— Это заманчивое предложение.
— Прекрасно! Значит, решено. Завтра я устраиваю дома ужин. Как бывало в добрые старые времена в Новом Орлеане. А потом мы сможем поговорить и об истории.
— Ох, нет… — запротестовал он.
— Вы хотите сказать, что завтра вы заняты?
— Ну, не совсем.
— В таком случае и это решено, — твердо заявила Марша.
Прошлое Питера, боязнь возникновения интимных отношений с молоденькой девушкой, к тому же клиенткой отеля, вынуждали его колебаться. Потом он подумал: нельзя отказаться — это будет грубо. Ничего предосудительного в том, что он принимает приглашение на ужин, нет. В конце концов, там ведь будут и другие люди.
— Если хотите, чтобы я пришел, — сказал он, — выполните одну мою просьбу.
— Какую?
— Поезжайте домой, Марша. Уйдите из отеля и поезжайте домой.
Взгляды их встретились. И он снова подумал о том, как она молода и хрупка.
