— Сокровище мое, — нежно сказала мать, внимательно глядя на погруженную в неприятные воспоминания дочь. — Да, ты права — может показаться, мы потеряли все, что имели. Но ведь это не так!
Орхидея вопросительно посмотрела на нее.
Тун Цзя улыбнулась, отчего глаза ее сузились, а на лице, словно мелкие царапины, проступили многочисленные морщины.
— Я ведь не зря тебя называю своим сокровищем, доченька! Взгляни, до какой жизни мы докатились. Видишь, что стало с моими руками от стирки — какие они распухшие, некрасивые… Нет на них ни колец, ни браслетов. А ногти — полюбуйся! Скоро выпадут…
Орхидея всхлипнула и прижалась щекой к материнской руке на своем плече, а другую накрыла своей ладонью.
— Пройдет еще несколько лет, я совсем состарюсь и больше не смогу зарабатывать стиркой, — продолжала Тун Цзя. — От холодной воды и щелока суставы быстро изнашиваются и слабеют. Скоро мои руки будут похожи на лапы мертвой птицы, я и палочки вряд ли удержу… На братьев твоих надежды у меня нет — они все в отца, такие же непутевые. И сестра твоя тоже ничем особым не поможет. Разве что станет прачкой, когда у меня выйдут все силы…
— Но ведь Лотос моложе меня! — воскликнула Орхидея. — Во дворце ценят совсем юных девушек, и ей вполне может повезти!
— Лотос — хорошая и милая, но у нее нет твоего ума и красоты, — вздохнула Тун Цзя. — Да, если ее отдать вместо тебя — и она вполне может пройти отбор. Ее поселят в одном из дворцов, обеспечат хорошей одеждой, станут вкусно кормить. Однако какова вероятность, что именно ей император окажет внимание и милость? Ведь там собраны лучшие из лучших, самые изнеженные и утонченные красавицы со всех уголков! А Лотос обычная девушка, у нее нет твоих талантов! Ни рисовать, ни петь она не умеет и к книгам всегда была равнодушна.
— Зато хоть у кого-то из нашей семьи наступит достойная жизнь! — упрямо тряхнула косами Орхидея. — Ей там будет лучше, чем здесь!
— Ты так думаешь? — Тун Цзя с сожалением покачала головой. — Она попросту умрет там от скуки. Или дотянет до глубокой старости, никому не нужная. А вот ты — совсем другое дело. С твоими характером и способностями ты непременно привлечешь к себе внимание его величества, и жизнь твоя не пройдет зря. Девочка моя! Если сумеешь добиться успеха во дворце — а я верю в тебя, вспомни мой сон, — тебе будет подвластно столько всего, что голова пойдет кругом!
Орхидея развернулась к матери и положила ей руки на плечи. Мать крепко прижала к себе дочь. Голос ее дрожал.
— Только об одном тебя прошу, — сказала она. — Помни, что тут, в неприметном Оловянном переулке, живем мы и только на тебя у нас вся надежда. Лишь ты сможешь помочь нам.
Внимая словам матери, Орхидея изо всех сил сдерживала плач.
— Знай, мама, — если когда-либо мне удастся завладеть таким богатством, что из всего золота можно будет соорудить большую гору, то на ее вершину я усажу тебя.
Тут слезы переполнили глаза девушки, и она вновь разрыдалась. Заплакала и мать. Обнявшись, они долго сидели на кровати. В этот раз Орхидея не опасалась, что кто-нибудь может услышать их.
…Императорские слуги, все это время терпеливо стоявшие посреди двора, встрепенулись и прислушались к донесшемуся из дома плачу. Младший вопросительно взглянул на старшего. Тот, помедлив, едва заметно улыбнулся и кивнул.
Годы службы во дворце научили его хорошо разбираться в слезах — их, как и крови, за стенами Запретного города проливалось немало.
— Младший брат, — обратился он к напарнику, еще раз пробежав оценивающим взглядом по бедному убранству дворика. — Отметь в записях, чтобы урожденной Ехэнаре на время прохождения отбора предоставили из дворцовых хранилищ подобающую одежду и украшения.
ГЛАВА 7
КОНКУРС
Остаток недели Орхидея провела дома, не выходя даже к воротам — хотя Лотос неоднократно прибегала к ней с сообщениями, что Дун Ли просит о новой встрече. Отсылая сестру передать влюбленному парню, что она неважно себя чувствует, девушка пару раз доставала из стола подарок, полученный на зимний праздник, надевала на шею и забавлялась, разглядывая в зеркало, как меняют цвет ее глаза. Природное любопытство не смогло взять верх над разумом — как ни сильно было желание разузнать, где же ее воздыхатель раздобыл столь странную вещицу, но рисковать не следовало, никто больше не должен видеть ее вместе с Дун Ли. К тому же, — размышляла Орхидея, поглаживая ледяное тельце Крокодила, — лучше вовсе избежать каких-либо объяснений с ухажером насчет будущего. Оно у них столь разное, что нет смысла даже пытаться понять друг друга. Она — словно стрекоза, что взобралась на кончик высокого стебля, вот-вот готовая взмыть ввысь и исчезнуть. Он — черный маслянистый жук, копошащийся в земле… Да и вообще, не стоит больше забивать голову такими мелкими мыслями. Куда важнее продумать свое поведение во дворце. Близится день, когда за ней приедет закрытая повозка и увезет ее навсегда из Оловянного переулка… Одежду и украшения евнухи принесли на следующий день после первого визита, взбудоражив всех соседей. Наверняка теперь по всему кварталу носится слух о предстоящем отъезде Ехэнары в Запретный город. И Дун Ли об этом не может не знать — оттого и добивается встречи. Нужно будет подумать и о том, как в дальнейшем заставить его позабыть о ней навсегда…
…Всю ночь в доме госпожи Хой горели лампы. Мать и Лотос места не находили от волнения, бесцельно перекладывая на столе нефритовые браслеты и заколки, серебряные перстни с полудрагоценными камнями, длинные нити морского жемчуга. Светло-розовое платье, на котором были вышиты грациозные павлины и нежные пионы, висело в комнате Орхидеи рядом с дорогим атласным халатом. Сама она, бледная, с горящими темными глазами, сидела на широком кане и гладила по головам братишек. Те, толком не понимая, что происходит, чувствовали, что их старшая сестра покидает дом навсегда.
За час до рассвета Тун Цзя принялась покрывать лицо дочери белилами, которые прибрела в долг вместе с тушью для ресниц и бровей в одной из лавок квартала. Орхидея сидела, сомкнув веки. Сквозь них сочились слезы. Девушка сильно переживала, что труды матери могут пропасть зря, стоит только ручьям потечь по свежему гриму.
Она почувствовала, что кто-то осторожно дотрагивается до ее закрытых глаз платком.
— Сестричка… — проговорила Орхидея, угадав.
Лотос тихонько всхлипнула и продолжила вытирать ее ресницы.
Орхидея открыла глаза и пристально посмотрела на нее. Мать в это время вышла из комнаты за нарядом для дочери. Братья заснули, уронив головы на колени старшей сестры. Девушки улыбнулись, взглянув на них, и переложили мальчиков на дальний край кана.
— Мне кажется, сегодня утром я стану другой, — прошептала Орхидея, склонившись к уху сестры. — Но что бы ни произошло со мной, не пугайся.
Лотос недоуменно кивнула, явно ожидая объяснений, но Орхидея не проронила больше ни слова.
Вернулась Тун Цзя, торжественно неся перед собой расшитое платье, выданное дворцовой Палатой важных дел.
