– Я хотела поблагодарить вас за то, что позволили мне жить в такой замечательной квартире. До сих пор не могу поверить, что мне так повезло.
– Вы не обязаны мне готовить. – Он тут же пожалел о сказанном, увидев ее расстроенное лицо.
– Я догадывалась, что это может оказаться неуместным. Вы говорили, что любите шелковицу, но сейчас не сезон. Вот и подумала, не подойдет ли яблоко с малиной. Пришлось взять замороженную малину, для свежей тоже не сезон, но она очень хорошая и…
– Шелли, хватит. Я очень рад, что вы испекли мне пирог. Просто это несколько неожиданно. Спасибо.
– Он прямо из духовки. Кстати, это очень хорошая духовка.
– Заходите, – пригласил он.
– О, нет, я не должна. Я…
– Пожалуйста. – Осознание того, что ему не с кем поделиться собственными успехами, заставляло Деклана чувствовать себя одиноким.
Странно видеть Шелли во всем розовом. В таком милом девичьем розовом. Она даже надела цепочку с серебряной подковой, лежавшей низко у нее на груди. Счастливая подкова. Откуда он взял, что она всегда носит одежду мужского типа? Возможно, слишком увлекся, видя в ней женщину-воина, вместо того чтобы обратить свое внимание на ее женскую привлекательность.
– Ладно, – согласилась она, входя следом за ним.
Во время ремонтных работ архитектор переделал интерьер в задней части дома, устроив там то, что он упорно называл «кухней мечты».
– Вау! – воскликнула Шелли, бесцеремонно озираясь вокруг. – Это просто потрясающе.
– Она почти не используется.
– Какая жалость. Это настоящая кухня мечты для того, кто любит готовить.
Похоже, архитектор прав.
Большая часть дома не использовалась. Там царила тишина, и даже сам воздух казался неподвижным. Деклан не мог заставить себя войти в комнаты, где жил с Лизой. Уже два года они стояли закрытыми. Он никогда не заходил в детскую, которую они обставляли с такой любовью. Даже не разрешал делать там уборку. Его жизнь в этом доме ограничивалась кабинетом, спальней и тренажерным залом. В кухню он заходил очень редко. И вот теперь вместе с Шелли в этот слишком большой, слишком пустой и слишком печальный дом вошло ощущение солнечного света, которое она несла с собой повсюду, где появлялась.
Деклан поставил пирог на мраморную столешницу.
– Возьму себе кусок, пока он еще теплый. А вы?
– Для себя я испекла другой. Съем его с сестрой и ее женихом. Сегодня я обедаю с ними.
Всякая мысль о том, чтобы предложить Шелли пообедать с ним, заказать еду из любимого ресторана, куда он не заходил уже два года, мгновенно исчезла. В любом случае глупая идея. Деклан напомнил себе, что сейчас, когда она живет здесь, как никогда важно установить границу в их отношениях. Он отрезал себе огромный кусок пирога, подвинул стул к барной стойке. Шелли села чуть поодаль.
– Значит, я могу съесть его целиком. – Он с преувеличенной жадностью вертел тарелку руками.
– Половину можете поставить в холодильник.
– Никакой половины не останется, можете мне поверить. Это самый лучший пирог в моей жизни.
– Я вам не верю.
– Серьезно, он потрясающе вкусный.
– Это бабушка меня научила. Теперь моя единственная проблема в том, что специализируюсь на старомодных угощениях.
– Зато это настоящее угощение. Мне уже давно никто ничего не печет.
– А кто пользуется этой кухней?
– Я пользуюсь. Но только для самых простых блюд. Сложности не для меня.
– Лиза хорошо готовила?
Его так поразило упоминание о Лизе, что он чуть не подавился пирогом. Хотя почему бы и нет? Вопрос прозвучал совершенно невинно. Шелли ничего не знала о том, что он чувствовал себя виноватым в смерти жены и дочери, и о его решимости наказать себя.
– Она очень старалась, но результат в большинстве случаев оказывался плачевным. Мы редко ели дома. Я думаю, она надеялась, что эта кухня превратит ее в кулинарного гуру. Она часто говорила, что пойдет на курсы, но так и не пошла.
– Она, наверное, была очень хорошая. – Он видел, как старательно Шелли подбирала слова.
– Да. Она…. Вам бы она понравилась, и вы ей тоже.
Он вдруг понял, что так и есть. Внешне эти две женщины были полной противоположностью друг друга, но где-то в глубине таилось нечто общее. Деклан не знал, можно ли охарактеризовать это невыразительным словом «милая», но в каком-то смысле оно выражало то, что он не умел определить.
– Я рада.
Он видел в ее глазах сочувствие. Не жалость. Жалости он бы не потерпел. Даже спустя два года он с трудом говорил о Лизе. Казалось, у него вырвали сердце, когда она умерла.
Но в Шелли было что-то вызывавшее доверие, позволявшее верить, что перед ней он может опустить забрало. И не только это.
– Лиза была жизнерадостной. Во всяком случае, так о ней говорили другие. А я в молодости был тихим, зажатым парнем. Терялся в присутствии девушек. Увидев, какой я урод, они бежали от меня без оглядки.
– Не верю ни секунды. Вы очень симпатичный парень. Думаю, вам приходилось от них палкой отбиваться.
Что это? Признание объективного факта или свидетельство ее восхищения? В любом случае приятно слышать.
– Вовсе нет. Наверное, я слишком много времени проводил перед экраном компьютера.
– Но Лиза вас разглядела?
– Она росла с братьями и знала, как обращаться с мальчишками, а я единственный ребенок очень занятых родителей, которым не хватало времени обращать на меня внимание. С Лизой я стал самим собой.
– Мне очень жаль.
– Они не хотели заводить детей, и мое появление стало настоящим шоком. – Несмотря на старание говорить шутливо, в словах сквозила горечь. – Не знаю, сколько раз в детстве я слышал: «Деклан наша маленькая оплошность».
– Но ведь они наверняка говорили это с любовью.
– Возможно. Тем не менее я видел их нечасто. Мать постоянно участвовала в судебных процессах, защищая преступников, или вела бесплатную работу в неблагополучных семьях, где всегда находился кто-нибудь требовавший ее пристального внимания. К счастью, на каникулы она отправляла меня к своей матери.
– Это та, у которой шелковица?
– Она самая. Она была художницей, и ей доставляло огромное удовольствие заниматься со мной, передавая свое мастерство. Иногда мне кажется, что она делала это назло родителям.
– А ваш отец?
– Назовем его просто «типичным отсутствующим отцом», этим все сказано.
– Какая-то печальная картина получается.
– Не стоит меня жалеть. Все давно в прошлом. Как знать, смог бы я стать тем, кем стал, если бы рос счастливым ребенком в окружении братьев и сестер.
