— Тю, Рахит, никак нашёл себе подругу по габаритам?! — издевательски поприветствовали его.
— Эта глиста шмыгала по средней палубе, там-то я её и прихватил, — похвалился здоровенный Рахит. — Как цапну из-за угла — она и пискнуть не успела! Щас мы посмотрим, как она летать умеет…
— Не надо! — крикнул Хлюпик, бросаясь вперёд. — Это… Это моя невеста. Она просто хотела принести мне одежду. Я немного болею, и она решила принести мой плащ, вот и всё!!!
Жёсткие лапы обезьянца ухватили его за плечи.
— Не рыпайся, улыба! Ишь ты, плащ принести! Молодая страсть, хе-хе!
— Да ладно, оставь ты её! — неожиданно вступился другой пират. — Тоже мне, нашёл с кем связываться!
Обезьянец опустил Адиррозу на палубу и слегка шлёпнул пониже спины. От этого шлепка сипапоккула пролетела несколько шагов и упала бы, если бы не Хлюпик, подхвативший её. Глаза девушки сверкали гневом.
— Спокойно, — шепнул Хлюпик. — Держись…
— Это, что ли, твоё? — Гориллоид потряс отобранным у Адиррозы Хлюпиковым плащом. — На, забирай.
Хлюпик поспешно накинул одежду на плечи и схватился за грудь.
— Застёжку ищешь? — добродушно прогудел гориллоид. — Застёжку я себе возьму, уж не серчай. Красивая!
Тут только Хлюпик заметил, что на драной тельняшке пирата сверкает его красная звёздочка.
* * *
Верхний Вавилон разительно отличается от Вавилона нижнего — даже больше, наверное, чем дневной Вавилон от ночного. В кажущемся беспорядке плоских и островерхих крыш скрыта своя гармония. Здесь между домами, на головокружительной высоте переброшены шаткие мостики, а в отверстиях слуховых окошек мер-цает свет и слышится негромкая музыка. Прямо на кровле устроены многочисленные кафетерии, ресторанчики и бары; причём некоторые из них столь малы, что могут вместить всего пару-тройку посетителей. Ни разу за всю историю своего существования они не платили налогов — хотя бы по той причине, что мало какому налоговому инспектору придёт в голову мысль забраться по шатающимся скобам на высоту в добрый десяток этажей. Впрочем, некоторые кафе, наиболее солидные, имели и вполне нормальные лестницы. Это уже были, по меркам Верхнего города, шикарные заведения. По вечерам в такие места стекалась местная богема — художники, зачастую сами куда более живописные, чем их произведения, писатели и поэты — вся эта публика приходила полюбоваться открывающимся из окон великолепным зрелищем закатного Вавилона, чтобы, провеселившись всю ночь напролёт, встретить первые лучи восходящего солнца. Впрочем, последнее удавалось редко: люди творческие, привыкшие всё делать от души, они валились под стол задолго до утренней зари. На рассвете, в тот час, когда улицы светлеют Туман-ной голубоватой дымкой, в «Жареной картошке форе-ва» начинали собираться посетители совсем иного рода. Это были дельцы Верхнего города — элита, чёрная косточка легального и не очень бизнеса крыш и чердаков. Именно здесь заключались по утрам за чашкой кофе и тарелкой картофеля фри многотысячные контракты — или же просто, скажем, небольшие сделки, предметом которых являлась, например, дюжина порций умат-ку-мара, парочка свежеукраденных ковров или же — слухи. О! Это, пожалуй, был тот товар, в приобретении и распространении которого Верхний город не знал себе равных. Все новости, все тайны и сплетни Низа моментально становились известны здесь — и часто дополненные весьма пикантными подробностями. И в самом деле, совершая нечто предосудительное, любой человек нет-нет да и бросит быстрый взгляд по сторонам; но часто ли ему приходит в голову мысль посмотреть вверх?
Бармен клевал носом за стойкой. Как всякое уважающее себя заведение Верхнего города, «Жареная картошка форева» была открыта круглые сутки. Помимо официантов, посетителей обслуживали по очереди три бармена: утренний, вечерний и ночной. У ночного, Шеки, смена заканчивалась минут через двадцать — как только верхний краешек солнца покажется над горизонтом. Посетителей в этот час было совсем немного: слегка увядшая влюблённая парочка, сонно целующаяся у окна, несколько дельцов — ранних пташек, вполголоса что-то обсуждавших за кофе, неопознанная личность, полустёкшая под столик, и некий господин, судя по виду — художник, с удобством расположившийся на высоком табурете у стойки. В отличие от большинства представителей богемы, отнюдь не жалующих утренние часы, он казался хорошо выспавшимся и бодро прихлёбывал крепчайший чёрный кофе, готовить который в «Жареной картошке» были большие мастера.
Тихонько скрипнула стеклянная дверь. В харчевне было, строго говоря, три выхода: один — для обслуживающего персонала, другой — для тех, кто поднимался снизу, и третий — для жителей Верхнего города, предпочитавших приходить по крышам. Стеклянная дверь как раз и предназначалась для этих третьих: помимо чисто утилитарного назначения, сквозь неё открывался недурной вид.
Бармен мельком посмотрел на вошедшего и на миг задумался. Он привык с первого же взгляда определять социальный статус посетителя. Итак, паренёк явно не был представителем «золотой молодёжи»: те обыкновенно заявлялись снизу. Не был он похож и на одинокого волка, журналиста-папарацци, в поисках сенсации совершившего ночное турне по вавилонским крышам: эти молодчики, как правило, одевались гораздо более элегантно. «Продавец информации или воришка, — подумал бармен. — Причём скорее последнее — уж больно ловок». И в самом деле, движения вошедшего — быстрые, пружинистые, выдавали человека тренированного и сильного.
Посетитель сделал шаг внутрь — и замер на пороге, выкатив глаза на сидевшего у стойки «художника». Тот поднял голову и сделал какое-то странное быстрое движение, словно собирался вскочить, но передумал.
Кожа на затылке бармена внезапно съёжилась, по спине пробежал холодок: шестым чувством, интуицией человека, более двух десятков лет простоявшего за стойкой, Шеки почувствовал опасность.
Вошедший нарочито неторопливо подошёл к бару и взгромоздился на табурет шагах в пяти от «художника». Тот слегка сдвинул на затылок широкополую, украшенную бахромой мягкую шляпу и улыбнулся.
— Иннот! Для меня большое удовольствие встретить тебя здесь! И большая неожиданность, конечно.
— Взаимно. — Названный Иннотом не отрывал взгляда от «художника», рассматривая его, словно какую-то диковину. — Я долго искал тебя. Если помнишь, у нас осталось одно незаконченное…
— Да-да! — поспешно перебил его «художник». — Эй, бармен! Два виски со льдом за крайний столик, для меня и моего друга.
— Я буду коньяк, — сказал вошедший.
Бармен успокоился. Судя по всему, эти двое неплохо друг друга знали. «И чего это мне померещилось? — недоумевал он, глядя, как «художник» и его знакомец присели в уголке и начали оживлённую беседу. — Не иначе, устал за ночь».
Если бы только Шеки слышал, о чём сейчас идёт разговор у двух «приятелей», он не стал бы, конечно, грешить на усталость.
— Полагаю, ты не собираешься устроить драку прямо здесь? — осведомился Подметала.
— Я ещё не решил, — Иннот остро глянул на собеседника. — Есть ли повод тянуть, в самом деле? Тем более что ты послал мне вызов.
