- У нас уже столы накрыты, - удивился киевскому упорству мечник. - Дозорные нас загодя предупредили о вашем приближении.
В этом ни воевода Отеня, ни бояре как раз и не сомневались, иначе давно уже махали вёслами по Днепру.
- Скажи своему воеводе, что киевская рать согласна уйти, меча не окровенив, - вздохнул Отеня. - А если он не согласен нас отпустить добром, то будем биться, а там уж чья возьмет.
- С кем биться? - удивился мечник.
- Так с вами, орясина, - крикнул в сердцах Путна.
Мечник долго чесал свои патлы, искоса поглядывая на киевлян, но, видимо, так ничего умного не вычесал, а потому развернул саврасого коня и поскакал к городским воротам.
- Круто ты завернул, воевода, - глухо сказал в спину Отени боярин Боримир. - Где уж нам биться, ратники пали духом.
И не только ратники пали духом, но и в боярах нет боевого пыла. Все пребывают в глубокой задумчивости. Ну, нет ни в ком желания принимать смерть вдали от родного дома, по сути ни за что ни про что. На кой ляд сдался киевлянам этот радимицкий град, ощетинившийся мечами и копьями.
- Сразу ложиться нет резона, - возразил Боримиру Отеня. - Надо поторговаться.
- Как бы этот торг не вышел нам боком, - вздохнул боярин Ставр.
Городские ворота за тупым мечником никто закрывать не стал. До чего же уверен в себе боярин Всеволод. Эх, кабы силёнок раза в два поболее, то можно было бы проучить спесивых радимичей. А так - себе дороже.
На этот раз навстречу киевлянам вывалила целая ватага, но тоже без всякой опаски. На одетом в алый кафтан боярине даже брони не было. И боярин-то оказался младее младого, только-только усы проступили над верхней губой.
- Воевода кланяется вам, бояре, и в город зовёт. А почему Севок говорит, что вы с нами надумали ратиться?
- Так за тем и шли, - не удержался боярин Путна, которого аж затрясло от бешенства.
И было от чего беситься - то орясину прислали, то мальчишку безмозглого. Совсем ополоумел боярин Всеволод, коли так бесчестит киевскую старшину.
- А ты чей будешь, боярин? - спросил неожиданно Ставр.
- Так Мечислав я, пасынок воеводы Ладомира.
Отеня так и ахнул после этих слов. Боярин Боримир поперхнулся собственным смехом, а уж как те слова дошли до ратников, тут уж громыхнуло всё поле. Боярин Мечислав на киевское веселье смотрел с удивлением. Воеводе Отене тоже было не до смеха - надо же так опростоволоситься на старости лет. И где тот чёртов дозорный, который каркал про радимицкую победу?
- Ты мальчишку-то опознал? - спросил на всякий случай Отеня у отсмеявшегося боярина Ставра.
- Старший Блудов сын это. Видел я его летом в Киеве.
Хорошо хоть тут без обмана. Но срам-то, срам-то какой. Если дойдёт до Великого князя, то закончится на этом Отенино воеводство, хотя оно ему не от Владимира досталось, а через отца и деда. Но Владимир ныне не смотрит на прежний ряд и не чтит обычаев дединых. А на место киевского воеводы много найдётся охотников.
От стана двинулись с легким сердцем, а вслед за боярами бодро зашагали киевские ратники. Шутка сказать, в ворота мечом не стучали, а в город вошли. Судя по всему, и воеводе Ладомиру он достался без драки. Не видно было ни свежих прорех на стенах, ни следов зорения в усадьбах. Не устоял, выходит, боярин Всеволод против Белого Волка. Ишь как быстро тот вцепился в горло радимичам. Осерчал Ладомир за учинённое Ударяющему богу бесчестье.
Боярин Ставр искоса поглядывал на радимичей, но те смотрелись смурным и спешили укрыться на своих подворьях. Интересно, жив ли еще много знающий боярин Всеволод? А если жив, то не распустит ли язык? И хорошо, если только перед Ладомиром распустит, а если перед князем Владимиром?
Воевода Отеня с боярами Ставром и Путной после знатного пира, заданного плешанским воеводой, отправились на Куцаево подворье, наспех приведённое в порядок для киевских гостей. Другому, может быть, и жутковато было бы переступить залитый кровью порог, но воевода Отеня многого навидался на своём веку, и одолевавшие его мысли были весьма далеки от злой участи, постигшей давнего знакомца. Ибо кто же на Киевщине не знал боярина Куцая. Вздорный был человек, и не только сам пропал ни за кун, но и другим доставил много беспокойства. Взять того же Отеню - в его ли годы ходить походами в чужие земли. А тут, вместо благодарности, ещё и позор на седую голову.
- Какой позор? - удивился рассудительный Ставр. - О чём ты, воевода? Кабы мы от испуга попятились до самого Киева, то спрос с нас был бы другой, а мы подошли к самым стенам. Переговоры ты тоже затеял правильно - надо же было узнать, какие силы под рукой Всеволода. А то, что воевода Ладомир побил радимичей, так сделал он это не по своей воле, а по твоему велению. Дело исполнено до прихода дружины великокняжеской твоими усилиями. Не дал ты заразе распространиться на иные земли. Благодарить тебя должен Великий князь, а не скалить зубы.
Сидели на лавке у стола, распоясав рубахи. Не ели, не пили - сил уже не было, а просто говорили меж собой откровенно. И слова Ставра сразу пришлись по сердцу воеводе. А действительно - какого рожна всполошился? Басалая испугался? Да кто того Басалая слушать будет, если дело справлено как надо.
- Плешанский воевода не чинил суд и расправу, ждал тебя, - продолжал гнуть своё Ставр. - И тут уж тебе, воевода, нельзя дать промашки. Ещё до прихода Великого князя должно учинить спрос виноватым в смерти Куцая и Перуновых волхвов.
У боярина Ставра ума палата, но ведь и Отеня не вчера родился, тоже соображает кое-что. От радимицкой земли ниточка может потянуться очень далеко. А вдруг приведёт к тому же боярину Ставру, который ныне как-то уж очень старательно мается сердцем за великокняжий интерес. Боится Ставр, что много лишнего могут сказать радимицкие бояре, если начнут их допрашивать с пристрастием. Но ведь и Отене мало пользы, коли Владимир начнёт трясти киевскую и новгородскую старшину.
- В радимицкие земли прибыл кудесник Вадим, - сказал как бы между прочим Путна. - Вот пусть волхвы и марают руки в этой крови.
И боярин Путна обронил свои слова не сглупа. Ведь положение у воеводы Отени скользкое - начнёшь рубить головы радимичам, а вернувшийся князь спросит, а почему ты меня не дождался, Отеня? Куда это ты так спешил, уж не следы ли заметал? И тут самое время будет сослаться на Перуновых волхвов, взалкавших крови.
Казнили радимичей на следующее утро. Воевода Отеня сам меча кровенить не стал, а сидел в седле надутый, как селезень на морозе, да зыркал глазами по сторонам. У Перунова камня, вновь привезённого на Торговую площадь, разложили три костра. А у камня встал сам Вадим в окружении волхвов, среди которых Отеня признал и бывшего боярина Мечислава Блуда, зеницы которого горели неистовой злобой. Ещё вчера вечером Блуд лаялся с плешанским воеводой, который всем на удивление стал вдруг защищать младших Всеволодовых сыновей, которые-де ни перед Перуном, ни перед князем ни в чём не виноваты, а значит, и спроса с них быть не должно. Сам воевода Отеня удивился такому Ладомирову упорству, потому как издревле заведено, что за пролитую кровь все родовичи в ответе. Полоцкие бояре в спор Перуновых ближников не вмешивались, но внимали с сочувствием Ладомиру, а не волхвам. Блуд-то и в прежнем своем боярском достоинстве часто ронял себя до бурой образины, а тут он прямо таки слюной захлебнулся от возмущения. И только слово кудесника Вадима прекратило этот спор. Кудесник взял сторону Блуда и повелел Белым Волкам выставить всех Всеволодовых сыновей без изъятья к Перунову камню и лично отрубить им головы. Плешанский воевода тяжело посмотрел на Вадима, но промолчал.
