На пир, затеянный после крещения с чудесным исцелением, звали всех, кроме воеводы Ладомира, боярина Вятко и ещё нескольких бояр, которые не пожелали кланяться чужому богу. Ладомир на это бесчестье только презрительно скривил губы.
- Ну и что теперь будет? - спросил Войнег.
- Поставят рядом с Перуновым капищем каменный храм, и будет там Великий князь с ближними боярами жечь пчелиный воск, - сказал Пересвет.
Ладомир, однако, не был уверен, что все закончится так, как пророчит Пересвет. Греческий бог не терпит рядом с собой иных богов, и, заручившись княжьей поддержкой, он непременно начнёт их утеснять. И тут уж многое будет зависеть от того, куда качнётся народ. За какого бога встанут люди, тому и быть первым на Руси.
Глава 10
Крещение Киева
Киев встретил вернувшегося по весне из похода князя с вполне оправданным удивлением по поводу его мрачного вида. Владимиров поход вроде был удачен, и большой греческий город открыл перед ним ворота. С любопытством смотрели киевляне на закрытые носилки, в которых несли от пристани до Детинца новую жену Великого князя. Жёнка, как говорили, пиходилась сестрой греческим императорам. А Великому князю, как водится, кричали здравие. Ждали, что он остановится на вечевой площади и скажет слово народу, но Владимир, смурной и неприступный, проехал мимо встречающих, головы не склонив в ответ на приветственные крики.
А от пристани уже пошёл гулять по Киеву слух, что вернулся князь не только с новой женой, но и с новой верой. И что в печальники греческого бога переметнулась вслед за князем и его дружина, а также бояре, что ходили с ним походом в чужие земли. Не то, чтобы Христос совсем был неведом киевлянам - храмы его ещё с Ольгиных времён стоят в граде. Христовы печальники люди тихие, ни слова худого никому не сказали, ни дела злого не сделали, а потому и относились к ним равнодушно. Но в то, что сам князь стал кланяться тому богу, поверили не сразу. Десяти лет не прошло, как водрузил Владимир над стольным градом идол Перуна и велел ему жертвовать. И никто князю в этом не перечил. Перун всегда был в славянских землях одним из первых. И после каждого удачного похода обагрялся Перунов холм жертвенной кровью, ибо от той крови росла сила Ударяющего бога, а значит, росла и сила князя, к которому бог благоволил. А ныне князь проехал мимо Перунова холма, головы не повернув в сторону стоящих у распахнутых ворот капища одетых в белое волхвов. В свите же Великого князя заметили много жуковатых служителей нового бога, любого ныне сердцу Владимира.
А киевские ратники растекались по всему граду, разнося по домам вести о чудесном исцелении Владимира усердием ближников греческого бога, и о богатстве и силе тех, кто кланяется Христу.
Боярин Вельямид задержался в Киеве, завернув на денёк с передыхом к старому знакомцу боярину Ставру, который не ходил в Херсонес, отправив с князем двух старших сыновей, Изяслава и Ярослава.
Ярослав уже был дома, радуя женок подарками из чужого града. А боярин Ставр, если судить по лицу, пребывал, как и многие в Киеве, в тихом изумлении. Гостя он встретил с распростёртыми объятиями. Человек Вельямид здравомыслящий, а от молодого Ярослава ничего толком не добьёшься, только пучит глаза да плещет руками.
Продрогший на реке боярин Вельямид хлопнул чарку медовой браги и затряс рукой перед седеющей бородой.
- Вот так у нас теперь будет, - сказал он раскрывшему рот от удивления хозяину. - Чужим умом будем жить.
- А ты, значит, тоже подался в печальники греческого бога? - Ставр, наконец, справился с изумлением и даже усмехнулся в пышные усы.
- Так нонеча не то что давеча, - скосил Вельямид глаза в сторону Ярослава. - Если Великий князь кланяется одному богу, то с какой стати я буду жертвовать другому.
Ранее Вельямид выложил бы всё Ставру без стеснения и при жёнках, и при челядинах, и при Ярославе, а ныне зачудил что-то, завилял хвостом. Или у печальников греческого бога принято прятать свои мысли от всех?
Ярослав, отужинав, сошёл от стола, не желая мешать разговору. Жёнок и челядинок Ставр отослал прочь, дабы не смущали гостя своим присутствием.
- Я в своих семейных уверен, боярин Вельямид, но воля гостя для меня закон.
- А я сейчас и в самом себе не уверен, боярин Ставр, - Вельямид понизил голос почти до шёпота. - А тебе мой совет - не тяни с новой верой, а то твоей спины и сыновья не прикроют.
- Ну, это ты зря, боярин, - поморщился Ставр. - Где это видано, чтобы учиняли спрос за веру отцов и дедов.
- И боярин Вятко думал так же, - Вельямид отхлебнул из чарки. - Но не довелось ему доплыть не только до родных чуров, но и до града Киева. Преставился во время похода. А боярина Судислава убили стрелой. Говорят, что печенеги. И ещё трёх бояр не досчитались из тех, что не пожелали кланяться новому богу. В воеводу Ладомира тоже метила стрела, да ушёл Белый Волк, ударив вёслами по Днепру, не дал себя заклевать коршунами. Вот так мы возвращались в Киев, боярин Ставр, а чем здесь обернётся дело, не ведаю. Может греческий бог и добрый бог, но Владимира ты знаешь - родного брата не пожалел во славу Перуна, а для новой веры, глядишь, так расстарается, что многим тошно станет не только в Киеве, но и по всей Руси. Греческий бог любит князей и только за ними признает право судить и владеть. А Владимиру только этого и надо. Зря ты давеча смеялся надо мной - я выжил чудом, когда полочан рубили мечами во славу Перуна, и не хочу быть жертвой на новом княжьем пиру.
Ставр посмурнел лицом. Средь рьяных печальников Перуна он себя не числил, но не забывал жертвовать его волхвам, как не обносил ни чаркой, ни дарами волхвов других славянских богов. Не было, конечно, особой нужды ополчаться и на нового бога, тем более что он люб князю. А от лишнего поклона богу спина ещё ни у кого не переламывалась. Сыну своему Изяславу Ставр не перечил в вере. Не даром же хитрый новгородец сказал, что у Изяслава нюх, как у хорошего выжлеца. Хабар ещё год назад предупреждал, что ветер ныне подул с другого берега, и не худо бы приноровиться к нему, пока он не прохватил до смертельной простуды.
- И чем этому богу жертвуют?
- Поставишь зажжённый воск перед образом, да водой на тебя брызнут, и вся недолга, - усмехнулся Вельямид. - Бог смирен, боярин Ставр, да князь суров. И если он станет силой навязывать нового бога народу, то прольётся много крови.
Ставр понимал это и без Вельямидовых слов. И если судить по характеру князя, то можно было в ближайшее время ждать немало любопытного и страшного. Хотя просто ждать, ничего не предпринимая, глупо и опасно.
Людмила весть о крещении князя Владимира встретила с радостью. Правда, эта радость поблекла, когда она узнала, что боярин Ладомир не только не последовал примеру князя, но не захотел даже ногой ступить на киевский причал и ушёл на своём драккаре, далеко опередив князя, который расценил его поступок, как бесчестье своему имени.
Правда, у воеводы Ладомира были причины так поступить, но об этом Мечислав не стал рассказывать матери, чтобы не расстраивать её ещё больше. А сам молодой боярин в виду свершившихся важных событий пребывал в сильном смущении. То, что князь Владимир, отринув богов ложных, принял Бога истинного, Мечислава радовало. Но то, как он это сделал, вселяло тревогу. Ладомир смеялся над чудесным исцелением князя, и в этом его неверии была своя правда, которую Мечислав не мог отрицать, не покривив душою. А когда внезапно умер несчастный боярин Вятко, который во хмелю на одной из стоянок облаял непотребно Великого князя за посрамление славянских богов, Мечислав не поверил в шепоток о мести греческого Бога охальнику. Бог всемогущий так не мстит, а терпеливо склоняет заблудшую овцу к добру и истине. И прочие упрямые бояре и мечники пали жертвой не Бога и даже не печенегов, метнувших якобы в них стрелы, а, как подозревал Мечислав, князя и его ближников. И от этих бесчинств человека, на которого лишь недавно пролилась благодать божья, на душе у молодого боярина появилась горечь. И в Киев въехал Владимир не с просветлённым ликом, неся свет доброты пребывающим в заблуждении душам, а с суровостью во взоре, словной чужой и злой город взял после тяжёлой осады. От мрачных мыслей отвлекла Мечислава Веснянка, которая за прошедшие месяцы истосковалась по мужниным ласкам и теперь настойчиво просила своё. Но тем ласкам помешал ввалившийся среди ночи в ложницу Пятеря, с выпученными от испуга и удивления глазами:
