В ярости вдруг прихлынувшей к сердцу князь даже сапогом притопнул по палубе, хотя какое дело до Владимирова недовольства и собой и миром просмоленной доске под ногою да холодному северному морю, которое нехотя сейчас уступает удали беспечных гребцов. Море не нравится князю - бурливо, капризно, как глупая женщина, а крика чаек он и вовсе выносить не может. Это для Гольдульфа птицы примета родного дома, а для Владимира – это режущий уши знак изгнания. Наслушался он этих криков за много месяцев, пропах рыбой и китовым жиром до отвращения, потому, наверное, и согласился идти в поход с беспокойным ярлом. А мог бы вообще не вернуться из этого похода, сложить голову на площади чужого города меж серых слепых каменных коробок от меча фряжского. Спасибо Фарлафу, мечнику Гольдульфову, который отвёл удар. Свои-то едва не прозевали княжью смерть. Хотя в той нелепице Владимир виноват больше всех: нельзя дарить милость побеждённым, но не поверженным, и уж коли вынес меч из ножен, то руби до смерти.
Хороша дружина у ярла Гольдульфа, но задириста и непостоянна - коли ты в удаче, то на руках понесут, а коли у Одина в опале, то в грязь затопчут. А гребут борзо, что и неудивительно - с веслом в руках они рождаются, а с мечом на ноги встают. И в ужасе кричат люди при появлении их драккаров по ближним и дальним берегам.
Обманчивы глаза на море: до скал вроде руной подать, гребцы рвут жилы, а ладья как-будто с места не двигается. Перегружена добычей. Тот самый случай, когда норм коню не впрок. Не велика доблесть для князя зорить чужие города. Свою землю он должен удержать в первую голову, а уж потом делать набеги в чуждые пределы, чтобы насытить алчность своей дружины. Мечники не любят слабых князей, боящихся кровенить меч на рати. А без дружины стол не удержать. Это не пень, где столетний старец может посидеть в своё удовольствие.
Самую малость опоздал Владимир за драккаром ярла Гольдульфа, десятка взмахов вёсел не хватило. Гудим подал знак, и вёсла по правому борту бессильно повисли в воздухе, а по левому грозно вспенили воду - ладья развернулась и мягко прижалась к пристани. Стоявший на носу Владимир даже не покачнулся. От засаленных досок сразу же понесло китовым жиром - запах, который князь не выносил, но это не помешало ему с удовольствием ощутить надёжную и неподвижную твердь под ногами.
До горда ярла Гольдульфа путь от моря недалёк, но Владимиру и он в тягость. По сторонам, куда ни кинь взгляд, всюду камень, а пахотная земля здесь только в долинах, да и та родит плохо - сурова сторона нурманская, оттого и рвутся сыновья Одина к чужим берегам. Многие не возвращаются, а вот Гольдульф вернулся, видно есть, что терять. И почти жаль Владимиру, что вернулся ярл с добычей, теперь его не сдвинешь с места, и скальды долго ещё будут петь про Гольдульфов поход, а дружина краденым вином распалять сердца за пиршественным столом.
Навстречу господину из горда вывалила вся челядь, во главе с старым Рекином, который служил ещё отцу Гольдульфа. Недобрыми вестями потчевал ярл преданного дружинника - пал его сын Ульф в далёких землях от вражьего меча. Одно утешение - пал с честью, а значит пить ему отныне вино в стране Одина Валгалле, участвовать в битвах наравне с богами, погибать и вновь воскресать для новых битв. Завидная участь для смертного - пасть в бою, а потому и не выказал Рекин своего горя, а принял весть с достоинством.
За старыми викингами, защитниками Гольдульфова горда, сыпанули жёны и дети. Среди прочих и Ула, теперь уже вдова Ульфа сына Рёкина, на которую Владимир давно глаз положил, но в чужом дому не живут по своему укладу. Дружина Владимира в сторонке посмеивается, пока чужие шеи женские руки обнимают. Хоть и не очень весело мечникам, но не умываться ме слезами, на чужое веселье глядючи. До родного дома и им путь ведом, а вот когда они на тот путь встанут, знает только князь.
Суровый и неприступный горд, отгороженный от внешнего мира глубоким рвом, предупредительно разинул зев навстречу хозяину и кинул под ноги прибывшим свой язык - подъёмный мост. По этому мосту уже и телеги покатили к пристани в сопровождении Гольдульфовых рабов. Добыча на драккаре изрядная, так что оборванцам придётся попотеть.
За телегами мелькнула знакомая фигура. Вот кого Владимир никак не чаял здесь увидеть. А рядом с Добрыней незнакомый князю нурман, сурового и неприступного вида, с холодными как северное море и такими же серыми глазами. Ростом Владимир догнал дядьку, а вот плечами никак не сравняется. Скалит Добрыня зубы по вечной своей привычке, но большие синие глаза на мир смотрят настороженно. Впрочем, Владимиру он явно рад - прижал крепко к окольчуженной груди, только металл о металл звякнул. - А мы по делу наведались с ярлом Скатом в Гольдульфов горд, - пояснил Добрыня причину своего здесь присутствия. - Кузнецы местные самые добрые в округе. Ярл Скат холодно кивнул Владимиру и хриплым голосом поздравил с победой. Глаза его при этом оставались неприветливыми, а на обнимающего жену Гольдульфа он и вовсе глянул со злобой. Но нурманская вежливость требовала поприветствовать хозяина, и ярл, держа прямо крупное тело, шагнул с подъёмного моста в толпу.
- Повезло вам с Гольдульфом, как я вижу, - усмехнулся Добрыня.
- Кто силён, тот и прав, - равнодушно бросил Владимир.
- Зато ярлу Скату выпала неудача. Потрепало его драккары у скалистых берегов, так что пришлось возвращаться.
- А большая у него дружина?
- Три сотни викингов. - Добрыня поплыл в улыбке навстречу Гольдульфу: -С добычей тебя, ярл, и пусть возвеличит Один твоих павших воинов.
Перед жилым домом-халлом расторопная Гольдульфова челядь уже свежевала быка. Хотя одним быком, пожалуй, не обойтись - две дружины, почти полторы сотни человек сядут за столы. Да и пир предстоит не простой, а благодарственный за дарованную Одином победу. Ну и в память об ушедших в Валгаллу героях.
- У нас в страну Вырай тоже неплохо провожают, - усмехнулся Добрыня, проходя мимо ободранного быка.
- А как там встречают? - спросил Владимир.
- Попадём - узнаем.
Горд, потревоженный возвращением хозяина, жил своей жизнью, хотя и в несколько ускоренном против обычного ритме. Всё, что нужно для жизни свободного ярла, Гольдульф производил сам, ну а то, что произвести был не в силах, брал с чужого берега, не спрашивая разрешения хозяев. Даже по случаю победы Гольдульфа кузни горда не прекратили работы, и удары тяжёлых молотов перекрывали людской ор.
Первые телеги с пристани уже простучали колёсами по опущенному мосту, и желающие могли руками пощупать ярлову добычу. Желающих было много, но среди них не оказалось ярла Ската, гордой поступью удалившегося в ближайшую кузню. Гольдульф тоже ушёл в халл, предоставив Рекину право принимать и сортировать добычу. Владимир остановился с Добрыней у входа, искоса поглядывая на красивую вдову Ульфа, которая трудилась наравне со всеми, готовя пир для вернувшихся из похода героев. Бёдра у неё были широки, а стан гибок, и одежда не могла этого скрыть от глаз Владимира.
- Молодшая твоя дружина у ярла Рулава, - сказал Добрыня. - Уговорим Ската или нет, а выступать надо. В Новгороде всё готово.
