- Вели баню топить, - сказал Владимир тивуну. - Смотри, сколько пылищи.
Терем же на княжьей усадьбе не то чтобы скромен, но не роскошен, средь боярских попадались много лучше. Взять хотя бы Ставров терем в ближнем селе - и резьбы на нём поболее, и ставлен в два яруса, а Владимиров - в один, по старинке.
Вслух своих мыслей Изяслав высказывать не стал, тоже не вчера родился, просто стоял посреди двора да оглядывался по сторонам, пока Владимир разговаривал, с тивуном. Мечники взяли коней под уздцы и повели в конюшню, а подле князя остался один Нур. Этот, похоже, не доверял никому - ни Изяславу, ни тивуну-колобку, который только что по земле не стелился в стараниях угодить князю.
Баню истопили в один миг, Изяслав не успел даже соскучиться, посиживая на приступке. А уж как крикнули холопы тивуну, что поспела банька для Великого князя, так Изяслава сорвали с солнцепёка.
Мечников, за исключением Нура, князь с собой не звал. Зато челядинок тивун нагнал в баню с избытком. Боярину Изяславу бока намяли со старанием, едва не задохнулся он в том пару. А князю хоть бы что, только посмеивается в полумраке, скаля белые зубы:
- Хороши у меня девки, боярин?
Изяслав, наконец, сообразил, что перед ним не простые холопки, а княжьи наложницы, но с ответом не растерялся:
- Так хулить не за что, Великий князь.
А сам уже начал косить глазами в сторону от бабьих тел. Вдруг князю не понравится вспыхнувший в Изяславе интерес.
- Смотри, боярин, - усмехнулся Владимир. - А за этой чернявой особенно.
Изяславу та чернявая не слишком поглянулась, против плешанской холопки Белицы была она худощава, узкобёдра, с небольшими грудями.
- Так хороша женка?
- Хороша, - вздохнул Изяслав.
- Ну, так бери её тогда, боярин, - князь Владимир подтолкнул жёнку ладонью в спину. - Из рук в руки тебе передаю.
Если князю наложницы не жалко, то с какой же стати противиться Изяславу. В доме боярина Ставра найдётся место для ещё одной челядинки.
- Это не холопка, а дочь боярина Басалая. В жёны её тебе отдаю, боярин Изяслав.
От таких княжьих речей Изяслав так и замер с открытым ртом. Не шли слова с языка, таращил только изумлённые глаза то на чернавку, то на Великого князя, да ждал, что засмеётся тот сейчас и скажет, что пошутил. Но Владимир не засмеялся, а лицо его сделалось деревянным, как у идола. Изяслав этого лица испугался и потупился в растерянности.
- За дочерью боярин Басалай даёт земли, ну и я тебя не обижу, если не выйдешь из моей воли. Терем в Киеве помогу поставить не хуже чем у Ставра, и место твоё среди моих ближников будет почетным. Ну а если не нравится тебе Басалаева дочь, Изяслав, то можешь возвращаться в Плешь, к старшей жене, пусть она тебя приголубит.
От этих Владимировых слов дрожь пошла по телу Изяслава. В Плешь ему дороги не было, а если ещё прогонит от себя Великий князь, то и вовсе некуда деваться Изяславу.
- Я подумаю, - сказал молодой боярин дрогнувшим голосом.
- Решай сейчас, - Владимир вцепился глазами в Изяслава. - Люба тебе девка или нет?
Была бы девкой, так и думать не стал бы сын Ставра, а то потаскуха, хоть и с княжьего ложа. И каждый сможет этим боярина Изяслава попрекнуть или ухмыльнуться за спиной. Но ведь без этой чернавки ему и вовсе не быть боярином, а так и остаться приживалой при Ставре и его сыне Ярославе.
- Я согласен.
Слова прозвучало, и Изяслав даже зажмурился от ожидания неизбежных бед, но ничего не случилось, если не считать того, что князь Владимир расцеловал молодого боярина и вложил ему в руки чужие холодные подрагивающие пальцы. А в глаза чернавки Изяслав так и не решился взглянуть.
Глава 15
Печальники греческого бога
Вилюга, рассчитавшись с князем, отправился к боярыне Людмиле с её долей от удачного похода. На Блудовом дворе в эту жаркую пору тишь да покой, даже разомлевшие от жары псы не гавкали в сторону пришельца, похоже, в конец обленились без хозяина. Сонный Пятеря полудохлой мухой вылез из подклети навстречу Вилюге и растерянно захлопал редкими куцыми ресницами.
- Скажи боярыне, что прибыл мечник от воеводы Ладомира.
Громкий Вилюгин голос растревожил сомлевших челядинов, и во дворе началось шевеление. А Пятеря ленивой собачонкой потрусил к крыльцу, на ходу разглаживая потными ладонями светлые патлы.
Доля боярыни Людмилы хоть и не шла ни в какое сравнение с долей князя Владимира, но в обиде её не оставили. Забитый доверху короб Вилюга приказал челядином аккуратно снять с возка и нести в дом. А сам пошёл следом, не слишком надеясь на расторопность ленивого Пятери.
Боярыню Людмилу Вилюга уважал и за строгость, и за приверженность к христианской вере, оттого и согласился возглавить мечников в походе, несмотря на застарелую обиду на бывшего её мужа боярина Блуда. О Блуде-то ныне ни слуху ни духу. Вилюга успел челядинов расспросить, но те в ответ только разводили руками. Для Иуды, предавшего князя Ярополка, это, наверное, единственный выход - в волхвы кровавого идола Перуна.
Людмила встретила Вилюгу с ребёнком на руках, а мечник как взглянул на малого, так сразу и определил - Ладомиров. В знак признания заслуг Вилюги боярыня сама поднесла ему чарку - честь немалая, но нельзя сказать, что незаслуженная.
Людмила скользнула по коробу равнодушным взглядом и указала Вилюге рукой на лавку у стены. Разговор завели неспешный - и Вилюга не частил, и боярыня его не торопила. Но по большим тёмным глазам было видно, что слушает она его с большим вниманием. Перво-наперво сказал Вилюга боярыне о сыне её Мечиславе, что он жив-здоров и матери того же желает, а уж далее повёл речь о походе.
- Значит, бросил вас Владимир в чужой земле? - спросила Людмила удивлённо.
- Так зуб у Великого князя на плешанского воеводу, - усмехнулся Вилюга в светлые усы. - Ну, и за Луцевых детей заступился Ладомир, а это очень не понравилось Владимиру.
Хоть и с усмешкой это сказал Вилюга, но боярыня поняла, что князя он осуждает за жестокость, а боярина Ладомира одобряет.
- Худого слова не скажу про воеводу, хоть он и Перунов Волк. С мечниками справедлив, в сечи лют, после сечи отходчив. А золото большей частью на торгу взято, в торговле воевода тоже удачлив.
Может быть потому, что не спускала Людмила с рук сына, малого Ладомира, Вилюга догадался, что Плешанский воевода крепко пал боярыне на сердце. Да в этом и греха не было никакого, поскольку Ладомир ей муж, хоть и языческим обрядом. А мужа, каков бы он ни был, надобно любить всякой жене. Знал Вилюга, что его слова приятны боярыне, но если было бы что сказать дурного - сказал бы, душой не кривя. Однако упрекать воеводу действительно было не в чем. И сам Вилюга, и киевские мечники, которые ходили с ним в поход, боярином Ладомиром стались довольны. Вилюге, например, обретённых прибытков хватит, чтобы поставить новый дом. Вот только земли у него под этот дом нет, а в Киеве тесно уже за тыном.
