В обрат воевода поспешал медленно, пребывая в глубокой задумчивости. Всё в его голове смешалось клубком - и вынырнувший из небытия боярин Блуд, и неведомый оборотень, оказавшийся посланцем тёмной стороны, куда, как говорят, попадают неугодившие богам люди.
Волхвы ведь не много требуют - одного человека по жребию. Можно было бы конечно выставить холопа, но Гудим вряд ли согласится на такую подмену. По его словам, на жертву должен указать сам Перун. А вдруг укажет на кого-нибудь из радимецкой старшины или из рода чёрного, но многочисленного и горластого, да ещё склонного к Велесу или Даждьбогу? А ни Даждьбогу, ни Велесу никто не приносил человеческих жертв, во всяком случае, на памяти воеводы Куцая. Вот и думай тут.
Разве что с боярином Всеволодом посоветоваться, всё-таки Забава его родная дочь. Да и к наместнику-воеводе боярин расположен всем сердцем. Случалось, выручал златом-серебром и страсти средь радимичей утишал по просьбе Куцая. Нет на радимецких землях рода выше Всеволодова, из этого рода вышло много радимецких князей, на рати бойких и в суде справедливых. Ныне, правда, судит и рядит на радимецких землях наместник Великого князя Куцай, но ведь не первый же он наместник на этих землях, прижились они здесь ещё со времен Вещего Олега.
Всеволодова усадьба в городе первая. Да и самого боярина славянские боги не обидели ни ростом, ни силою. С Куцаем они ровесники, обоим уж лет пять как перевалило за сорок. Всеволод встретил воеводу у крыльца, широко раскинув руки. Оно, может, расстались не так давно, но так уж заведено дедами, чтобы дорогого гостя встречать как божьего посланца.
- О незадаче твоей уже слышал, - кивнул головой Всеволод ещё до того, как Куцай открыл рот для подробного пересказа. - Твои холопы по всему городу разнесли весть об оборотне.
Хотел было воевода пыхнуть гневом на неразумье челядинов, но потом решил, что слухи эти пойдут на пользу делу. Пусть весь город осознает степень надвигающейся беды.
Боярин Всеволод слушал гостя с большим вниманием и кивал согласно его словам у крупной головой. У Куцая от сердца отлегло - тоже не без понятия человек. А без помощи волхвов ни наместнику, ни горожанам не отбиться от оборотня. Один раз только поморщился Всеволод, когда Куцай упомянул о жертве. Так оно и понятно - большое дело не решается без споров и ссор. Но потому и взывает воевода к первому радимецкому боярину, что его слово может утихомирить страсти. Всеволод с Куцаем спорить не стал, да и о чём спорить, не воеводино слово было здесь главным. Хозяин гостя всё больше медами потчевал - гостеприимство боярина Всеволода общеизвестно. Но и поддержка Куцаю была обещана, хотя и без особой радости на челе, да и ни к чему эта радость, тут главное, чтобы большой беды не вышло.
Глава 2
Радимицкий бунт
Ночь для воеводы прошла спокойно. И челядь по утру не потревожила боярина, на подворье всё было чинно и тихо. От такого благолепия Куцай размяк сердцем, а потому появление у крыльца смурного Бирюча не доставило ему особой радости. Со двора съезжал уже сильно обеспокоенным. Предчувствие томило воеводу, чудилось несогласие на градских улицах, хотя большого ора вроде бы не было.
И по сигналу вечевого била все собрались дружно. Куцая горожане выслушали без ругани, недружелюбно косясь при этом на Перуновых волхвов, что стояли поодаль. Волхвов окружали Белые Волки, числом более двух десятков, без доспехов, но с мечами у пояса. Бирюч, видимо, опасался протестов радимичей, а потому и привёл в город чуть не всех своих дружинников. Куцай его действия одобрил, ибо своих мечников разослал большей частью по округе, дабы принудить неуступчивых к выплате податей в великокняжескую казну.
Боярин Всеволод, как и обещал, сказал своё слово в поддержку наместника-воеводы. Вече угрюмо промолчало в ответ. Но это молчание Куцай принял за добрый знак. Расходились радимичи тоже молча, выкрикнув лишь напоследок недружным хором свое согласие, чтобы Гудим сам указал перстом на жертву. Ждавший большого спора, а то и драки Куцай обмяк в седле. Своё дело он сделал, а остальное - забота волхвов.
Сам воевода весь день провёл в трудах - то лаялся с купцами, которые норовили обнести и князя Владимира, и самого воеводу, то на стены поднимался - нет ли где порухи, а с ближниками Ударяющего так больше и не столкнулся за весь день.
К вечеру уже подъехал воевода к своим воротам, которые выходили на Торговую площадь. А здесь Перуновы ближники всё приготовили для предстоящего нелёгкого волхования. Под звуки била начала собираться толпа, хотя и нельзя сказать, что густо шли радимичи. Ни боярина Всеволода, ни других бояр градских не было в первых рядах. Кого выбрал Гудим в качестве жертвы, Куцай даже вникать не стал. Спешился и прислонился плечом к плечу ближайшего Волка, как того требовал обычай. И мечники Куцая тут же встали. Больше никто в Перунов хоровод не рвался, да и места было мало, еле-еле развернулись, подпираемые со всех сторон угрюмо помалкивающими радимичами. Два смутно угадываемых в полутьме Волка держали связанного по рукам и ногам человека, который вёл себя тихо - то ли оцепенел от страха, то ли смирился со своей участью.
С первым же ударом Перунова сердца полыхнули разложенные треугольником костры, но светлее от этого почему-то не стало, скорее уж наоборот - всё, что находилось за пределами треугольника, окончательно погрузилось во тьму.
Воевода, подчиняясь ритму, задаваемому Перуновым сердцем, усердно топал ногами, подслеповато щурясь на разворачивающееся перед ним действо. Перунов камень, украшенный знаками, был поставлен как раз на том месте, где Лепок видел накануне ухмыляющегося нечистого. По словам Гудима именно там была слабина, которую следовало скрепить кровью во славу Ударяющего бога, дабы у бесов отпала охота таскаться из тёмного мира в наш.
Волки подвели к Перунову камню жертву и опрокинули навзничь. Сердце бога забилось чаще, и чаще задробили ногами мечники. Одетый во всё белое Гудим вознёс уде над обречённым жертвенный нож, но опустить его почему-то не сумел. А увлечённый танцем Куцай не сразу сообразил, откуда и почему в груди волхва появилась оперённая стрела. И только когда упали один за другим два удерживающий жертву Волка, а следом два помогавших Гудиму волхва, Куцаева глотка захлебнулась в страшном крике:
- Измена!
Стрелы летели из темноты густым роем жалящих ос, и одна из них, на излёте, угодила Куцаю в плечо, окончательно вернув его в мир страшной действительности. Стрелу он вырвал, благо вошла она в тело неглубоко, а потом крикнул своим растерявшимся мечникам:
- Отходите к дому, за ограду.
Стрелами били сверху, с крыш выходящих на площадь домов. Стрельцов разглядеть было невозможно, зато освещённые пламенем костров Перуновы ближники были у врагов, как на ладони. Петляя испуганным зайцем, воевода всё-таки добежал до своих ворот почти невредимым. И неожиданно столкнулся с конными мечниками, в которых без труда распознал дружинников боярина Всеволода. Вынырнули они из-за угла и сходу ударили на уцелевших. Стрелы, по счастью, лучники метать перестали, боялись попасть в своих.
