- По-моему, мы достигли именно того результата, которого хотели, - спокойно отозвался магистр, взмахом руки отметая обвинения, сыпавшиеся на него со всех сторон. – Набег болгар и венгров нам больше не грозит. Оттон не рискнул вторгнуться в Южную Италию, а следовательно предварительная цель, которую ставил перед нами божественный император Никифор достигнута.
Никифор все-таки удержался от грубого жеста в сторону седовласого патрикия: то ли осознал несправедливость предъявляемых благородному Константину объяснений, то ли в нем взыграла скупость, и он не стал кидаться золотом там, где можно обойтись оплеухой. К счастью, оплеухи тоже не последовало, император впал в задумчивость. В принципе Никифор был далеко не глупым человеком, а его почти неконтролируемые приступы ярости являлись следствием нервной болезни, вызванной ранением в голову. Кроме того, у императора имелась еще одна веская причина для того, чтобы обрушить свой гнев на голову магистра Константина. Ибо прекрасная Феофано, сидящая сейчас по правую руку от императора с видом невинной овечки, опять огорчила своего мужа неразумным, а отчасти даже вызывающим поведением. О ее связи с Иоанном Цимисхием в Константинополе не шептались разве что ленивые. Разумеется, при дворе нашлись люди, которые донесли эту горькую весть до ушей влюбленного императора, а тот вместо того, чтобы оттаскать за волосы свою жену-потаскушку не нашел ничего лучше, как наброситься с обвинениями на ни в чем не повинного человека. К слову, Иоанн Цимисхий тоже пострадал, разъяренный Никифор выслал коварного двоюродного братца в Халкедон. Но хитроумный Иоанн хотя бы заслужил свою опалу, в отличие от магистра Константина, который к любовным интрижкам Феофано не имел никакого отношения. Правда, Константин далеко не был уверен, что Феофано и Цимисхия связывает любовная страсть, скорее уж эти двое готовили заговор и возможно даже не без участия Иосифа Вринги, который, даже находясь в монастырском заточении, умудрялся влиять на политические процессы в империи. Впрочем, и императрицу Феофано можно понять, ибо в быту знаменитый полководец оказался довольно занудным и благочестивым человеком. Ночи он предпочитал проводить не в постели жены, а в молитвах. Говорят, он даже спал на полу, дабы укротить бунтующую плоть. Конечно, пылкая Феофано быстро охладела пусть и к влюбленному в нее, но скучному мужу. Видимо, в какой-то момент ей показалось, что говорливый Цимисхий справиться с обязанностями императора лучше, чем Никифор, во всяком случае на семейном ложе. На месте Фоки магистр Константин не упускал бы ни на мгновение хитроумную Феофано, если он, конечно, не собирается повторить судьбу несчастного императора Романа, не сумевшего угодить своей жене.
- И тем не менее мы потеряли Болгарию, а подле наших границ появилась сила, способная нанести неисчислимые беды империи, - сделал наконец очевидный для всех вывод Никифор.
- С этим я не буду спорить, божественный, - поддакнул Константин. – Но ведь игра еще не закончена, она только начинается.
- Что ты хочешь этим сказать, магистр? – нахмурился Никифор.
- Царь Петр умер, но его наследники Борис и Роман живы и находятся у нас под рукой.
Среди патрикиев, ждавших оглушительного падения магистра Константина, воцарилось разочарование. Коварный скиф, похоже, опять выскочил из сетей, расставленных с великим тщанием.
- Да и в самой Болгарии я думаю немало недовольных произволом, чинимым каганом и его русами.
- А что может сделать наследник Борис там, где потерпел поражение сам царь Петр? – скептически хмыкнул магистр Лев, один из главных недоброжелателей Константина.
- Ничего, - спокойно сказал скиф, - если мы ему не поможем.
- Я не собираюсь нарушать договор, заключенный с каганом Святославом, - резко откинулся на спинку позолоченного кресла Никифор. – И войска в Болгарию не пошлю.
- О войне со Святославом пока и речи нет, - пожал плечами Константин. – Нам следует выманить кагана из Болгарии с основной частью его войска, и тем самым дать возможность Борису объединить вокруг себя людей, готовых к сопротивлению.
- А как ты собираешься выманить русов из Болгарии? – нахмурился Никифор.
- С помощью печенегов, - охотно отозвался Константин. – Ган Куря спит и видит, как отомстить киевлянам за поражение, которое нанес ему князь Ингер двадцать пять лет тому назад. Печенег оказался очень злопамятным человеком, что, впрочем, нам только на пользу.
- Остается только уговорить наследника Бориса ввязаться в драку с каганом Святославом, - криво усмехнулся магистр Лев.
- Если ты, божественный, позволишь, то я готов встретиться с сыновьями царя Петра и договорится с ними о сотрудничестве, - спокойно сказал Константин.
- Не забывай только, магистр, что я заключил договор с каганом Святославом и не собираюсь его нарушать, - нахмурился Никифор. - Можешь обещать Борису золото и содействие наших агентов, но только не военную поддержку.
- Все будет исполнено, как ты велишь, божественный, - склонился перед императором магистр Константин. – Можешь не сомневаться.
Все-таки Никифор слишком осторожен для повелителя самой могущественной империи Ойкумены. И хотя это могущество здорово поистрепалось за последнее время, но все-таки его должно хватить для отпора северным варварам. Другое дело, что прибегать к помощи армии следует только в том случае, когда все иные средства исчерпаны.
Болгарский царевич Борис встретил Константина с распростертыми объятиями. Что, впрочем, и неудивительно, поскольку именно магистр, по долгу службы и родства, опекал сыновей царя Петра в совершенно чужом для них городе и частенько ссужал деньгами из собственного кармана.
- Император принял решение, - с порога произнес Константин. – И это решение в твою пользу царевич Борис.
Старшему сыну царя Петра уже перевалило за тридцать. Это был человек среднего роста, темноволосый, с большими карими глазами и сухим надменным лицом. Опекой ромеев он явно тяготился. Выполняя волю отца, он приехал в Константинополь, но чувствовал себя здесь то ли пленником, то ли заложником. Да, в сущности, так оно и было. И хотя жил Борис во дворце и практически ни в чем не знал нужды, но справедливо считал свое положение унизительным и недостойным внука Симеона Великого. Царя Петра он осуждал и даже, кажется, презирал за чрезмерную услужливость перед ромеями. Впрочем, вторжение русов в Болгарию примирило сына с отцом, и он искренне скорбел о смерти царя Петра.
- Значит, нас с Романом отпустят? – с надеждой спросил Борис.
- Вне всякого сомнения, - кивнул магистр. – Я помогу вам перебраться в Болгарию и связаться с воеводой Михаилом.
- Михаил предатель, - вскинул надменно голову Борис. – Он перешел на сторону Святослава в самый трудный для Болгарии час.
- А что ему еще оставалось делать? – пожал плечами Константин. – Умереть с честью? Погубить всех знатных мужей Болгарии в безнадежном противоборстве со Святославом?
- А разве сейчас ты предлагаешь нам не то же самое? – удивился Борис.
