- Гвардия недовольна, - обнадежил заговорщиков патрикий Фока, двоюродный брат магистра Константина по матери.
Такому известию никто из присутствующих не удивился. Сыновья Романа, не успев спровадить отца, тут же перессорились между собой. И теперь каждый из троих настаивал, чтобы именно его приказы исполнялись беспрекословно, а распоряжение его братьев в лучшем случае принимались к сведению. Гвардейские офицеры и придворные чины буквально разрывались на части, чтобы угодить императорам, но, угодив одному, они неизбежно вызывали гнев у двух других.
- Пора решаться, - вздохнул эпарх Константинополя Сисиний, - далее медлить уже нельзя.
Лакопины давно уже заслужили право, разделить участь своего порфироносного отца.
- Может все-таки оставить одного? – задумчиво проговорил патрикий Иоан сын Никифора. – Ну хотя бы Стефана. Не можем же мы остаться совсем без императора.
- Хватит нам Лакопинов, - отрезал паракимомен Иосиф. – Императором будет Константин сын Льва Философа.
Магистр Константин о своем тезке не сказал бы доброго слова, но выбирать было в сущности не из кого, а потому он, скрепя сердце, дал свое согласие. У Константина Багрянородного было одно, зато несомненное преимущество перед Лакопинами, он не имел родственников, готовых оспорить его право на власть.
Судьбу переворота решили императорские гвардейцы, перебившие сторонников и телохранителей скандальных братьев. Магистр Константин хоть и вытащил на всякий случай меч из ножен, но участие в кровопролитии не принимал. Он только помог ошалевшему Христофору Лакопину прийти в чувство, отвесив ему хорошего пинка. Это была месть за поношение и черную неблагодарность в отношении человека, спасшего империю от многих бед. Трех братьев выволокли из дворца, погрузили на галеру и отправили на остров к папе Роману, который, надо полагать, будет огорчен неразумием своих отпрысков.
А Константин Багрянородный, облаченный в пурпурную императорскую мантию, стоя на возвышении перед троном, уже зачитывал свой первый указ об отстранении братьев Лакопинов от управления империей за многочисленные преступления и прегрешения, главными из которых были мотовство и незаконное отстранение от власти собственного отца. Указ, видимо, писали впопыхах, а потому о возвращении Романа Лакопина на трон, покинутый не по собственной воле, забыли упомянуть. Константинопольцы, проснувшиеся по утру, с удивлением обнаружили, что в Византии теперь не только новый император, но и новый патриарх, ибо сына Романа Лакопина Феофилакта на этом посту сменил архиепископ Полиевкт. Сказать, что обыватели стольного града были потрясены столь знаменательным событием, значит сильно погрешить против истины. Многие вздохнули с облегчением, избавившись от Лакопинов, но практически никто надежд с воцарением нового императора не связывал. Уж больно безликим казался ромеям преемник Лакопинов, носивший громкое имя Константин и не менее внушительное прозвище Багрянородный.
Новый император, сорок лет просидевший словно мышь в норе где-то на задворках императорского дворца, начал свое правление с того, что удивил своих придворных широтой замыслов по реформированию едва ли не всех сфер жизни Византии. К сожалению, свои представления о мире он почерпнул из пыльных рукописей и фолиантов, а потому и не смог сразу взять в толк почему так вытянулись лица подобострастно внимающих ему людей. Он даже не сразу сообразил, что подобострастие это напускное, и что приведшая его на трон константинопольская знать вовсе не горит желанием претворять в жизнь безумные проекты. Разумеется, среди византийских чиновников не нашлось ни одного неделикатного человека, указавшего бы императору на абсурдность его замыслов. Зато все его великие проекты были утоплены в бумажной волоките и прочих бюрократических уловках, о которых Багрянородный имел смутное представление. Императору Константину оставалось только удивляться, отчего это его мудрые постановления не принесли подданным ожидаемого благоденствия. От удивления, а возможно и разочарования он стал все чаще прикладываться к вину, к великому огорчению жены императрицы Елены, и к большому облегчению магистра Фоки, епарха Сисиния и паракимомена Иосифа, которые смогли, наконец, заняться делами не терпящими отлагательств. Именно Вринга предложил магистру Константину наведаться в Итиль в качестве посла нового императора и договорится с каган-беком Иосифом о новом переделе Крыма. Паракимомен, обладавший, к слову, острым умом, считал, что наступил подходящий момент для расширения Херсонесской фемы за счет бывших хазарских земель, отошедших к Киеву. А взамен он предлагал каган-беку Тмутаракань с благословенной Матархой.
- Так ведь по договору мы уже признали Тмутаракань за Киевом, - напомнил рассеянному Вринге магистр Константин.
- Не мы признали, а император Роман, - поправил его паракимомен. – Но князь Ингер уже умер, Лакопин отправлен на покой, а потому нам нет нужды соблюдать договор, заключенный между ними.
Решение было разумным, это магистр готов был признать. В Киеве ныне правила его двоюродная сестра Ольга, которая довольно хлипко сидела на великом столе. И уж конечно не ей спорить ныне о крымских землях с Византией. Будет просто чудо, если Ольге удастся сохранить под своей рукой хотя бы Киев и прилегающие к нему земли. Правда, было одно небольшое обстоятельство, которое делало предложение Византии весьма сомнительным в глазах Итиля – в Матархе находится киевский гарнизон во главе с воеводой Всеславом и выбить его оттуда будет совсем непросто.
- Это уже забота каган-бека Иосифа, - усмехнулся Вринга. – Я не собираюсь проливать кровь ромеев за чужой интерес.
- Так ты полагаешь, что усиление Хазарии за счет Руси пойдет нам на пользу? – удивился Константин.
- Разумеется, нет, - пожал плечами паракимомен. – Мой тезка каган-бек Иосиф жаждет прославить свое имя в веках. Бог ему в помощь. Я думаю, у Руси достаточно сил, чтобы дать отпор хазарам. Нас же вполне устроит ослабление и тех и других.
- Но в Киеве сейчас у власти христиане, доброжелательно настроенные к Византии, - напомнил Константин.
- Они станут еще доброжелательнее, если им потребуется наша помощь, магистр.
- Разумно, - кивнул головой Константин.
- Я очень на тебя рассчитываю, магистр, - ласково улыбнулся патрикию Вринга. – У тебя в Итиле немало родственников и деловых партнеров. Так почему бы тебе не задействовать старые связи на благо империи. А император Константин тебя не забудет.
- Надеюсь, я получу свою земельную долю в Крыму? – не постеснялся спросить о главном Константин.
- Вне всякого сомнения, магистр, - кивнул головой паракимомен. – Я готов дать тебе письменные обязательства за подписью императора.
- Буду тебе очень обязан, уважаемый Иосиф, - улыбнулся Константин. – Бумага с подписью императора согреет мне сердца в далеком и трудном путешествии до Итиля.
В Хазарии посланца нового Византийского императора встретили благосклонно. Каган-бек Иосиф, молодой, улыбчивый человек лет двадцати пяти, с курчавыми черными волосами и бородкой принял магистра Константина в роскошном дворце с соблюдением всех положенных по такому случаю формальностей. Сам каган-бек сидел в кресле, очень похожем на трон, а за его спиной стояли два телохранителя, в золоченых доспехах. Три десятка гвардейцев стыли истуканами вдоль стен зала с обнаженными мечами в руках. Беки и ганы кучковались вблизи трона, стоящего на возвышении, слева и справа. Однако ни один из них не рискнул ступить на помост, дабы не потревожить застывшего в напряженной позе каган-бека. Магистр Константин, заранее посвященный во все подробности предстоящей церемонии, остановился посредине огромного зала, в десяти шагах от помоста. Кагана ввели в зал через боковые двери. Он взошел на помост и встал рядом с троном, на котором сидел Иосиф. Лица кагана Константин не видел, оно было прикрыто накидкой. Тем не менее, свою приветственную речь посол императора Византии обращал именно к этому человеку, безликому, безгласному и безвластному. Нынешний каган Хазарии был лишь слабой тенью своих великих предшественников, марионеткой в ловких руках каган-бека. Народу его являли в редких случаях, просто для того, чтобы обыватели славного города Итиля знали, что каган в Хазарии есть. А значит, есть кому воздавать почести и платить немалые подати. Впрочем, все знали, что распоряжается этими податями каган-бек, ставший с течением времени не только руками кагана, но и его головой. Магистр Константин с глубоким поклоном вручил письмо кагану Тургану, поскольку именно ему оно и предназначалось, а тот тут же, на глазах посла, передал бумагу Иосифу. Сразу же вслед за этим кагана увели, а сидевший все это время в кресле каган-бек поднялся на ноги и шагнул с помоста навстречу послу.
