Купец махнул рукой, что-то проговорил подручным. Я же подъехал к пристани, отдал мерина Федьке.
– Боярин, ты и вправду победить его хочешь?
– Вправду, а что?
– Это же купец Толмачев. У него самолучшие кони, его еще никто обогнать не мог. Спорили многие, да никто не выиграл. Зря ты, боярин, спор затеял.
– Я же не на коне обогнать его хочу.
Федор изумился.
– А на чем? Не бегом ли?
– Нет, вот на этой штуке. – Я показал на буер.
– На этой лодочке – да по льду? Воды же нет, как же веслами по льду? Ты часом не заболел ли, боярин?
– Так, разговоры прекратить. Иди на берег, оттуда тебе все видно будет.
– Эх, боярин. Я в тебя так верил, что рубль на тебя поставил.
– Постой-постой! Какой рубль, о чем ты?
– Дык, боярин, спорят на вас. Глядючи на мерина твоего, все поставили на купца.
– А на меня?
– Двое всего. Я, да еще один дурак нашелся.
– Федя, озолотишься сегодня! Не унывай!
– Ага, это еще по воде вилами писано.
Федор сел на мерина и отъехал.
Я вытолкал легкий буер к старту, уселся. Купец на легких санях стоял рядом, поглядывая пренебрежительно.
Я послюнил палец и поднял его, пытаясь таким образом определить направление ветра и его силу. Слабоват ветер – посильнее бы.
Между нами встал один из друзей купца.
– Готовы?
Мы кивнули.
– Поехали!
Купец кнутом хлестанул коренного. Лошади рванули так, что купец чуть не опрокинулся на спину.
Я поднял за веревку парус. Он хлопнул пару раз, надулся, и буер медленно стронулся с места, постепенно набирая скорость. Ох и медленно! Краем глаза я видел, как мужики на берегу Сухоны подбрасывают шапки, до меня доносились крики:
– Чудит барин, ни в жизнь не догнать!
Буер медленно, но верно наращивал скорость, и дистанция между мной и купеческими санями медленно, но верно сокращалась. Вот осталось пятьдесят метров, двадцать, десять. Кони шли ходко, а купец охаживал их кнутом и свистел, ровно Соловей-разбойник. Буер же шел бесшумно, и когда я сравнялся с санями купца, тот от неожиданности чуть вожжи не выронил. Лицо его из радостно-восторженного сразу стало озабоченным.
А буер все набирал и набирал ход. На мое счастье, ветер подул сильнее, временами его порывы приподнимали правый задний конек надо льдом, и мне приходилось всем телом ложиться на правый борт, чтобы буер не перевернулся. Можно было бы приспустить парус, но тогда бы упал ход, а купеческая тройка дышала в спину. Однако такую гонку и кони долго не вынесут – сани стали медленно отставать, я же ускорял ход.
Давно уже остались позади зрители, берега реки были пустынны, и лишь впереди стоял один из купцов и размахивал шапкой. Я пролетел мимо него, и лишь через несколько долгих секунд финишировали сани купца. Я приспустил парус, развернулся, подъехал.
Разгоряченный гонкой и раздосадованный поражением, купец сбросил шапку и топтал ее ногами, потом заехал кулаком по морде кореннику.
– Животину-то за что бьешь?
Купец перестал бить коня, выматерился, развернулся и поехал обратно.
– Эй, а как же я? – закричал купец, что замерял версту.
– Садись за мной, – великодушно разрешил я.
Лодочка буера была мала, купец смог лишь усесться сверху, свесив ноги.
Я поднял и развернул по ветру парус, мы тронулись и набрали ход. Ветер бил в лицо, выжимая из глаз слезы. Очки-консервы бы сюда, вроде мотоциклетных, да где их взять.
По пути мы ехали рядом с Толмачевым на тройке, он лишь обиженно отвернулся.
Купец, наблюдавший гонку на финише, спрыгнул с буера, вскинул руки, подошел к берегу.
– Победил боярин Михайлов! – громогласно провозгласил он.
Толпа обиженно загудела, зато мои холопы и домочадцы радостно заорали.
Лена и Васятка бросились ко мне, но их опередили холопы. Они схватили меня за руки, за ноги и стали подбрасывать в воздух.
– Отпустите, идолы! – захохотал я. – Уроните!
Меня поставили на ноги.
– Эй, а мои деньги! – вспомнил Федька и кинулся в толпу. Вскоре он вернулся с полной пригоршней денег. Лицо его сияло от радости и удовольствия.
– Надо же, боярин! А я тебе не поверил. Зато теперь я при деньгах. Справу себе новую куплю, пистоль, как у боярина, да седло украшенное. Все девки мои будут!
Холопы заржали.
– Кто о чем, а Федька о девках.
Васятка забрался в буер.
– Здорово едет – мы видели, как ты его обогнал. Я говорил мамке, что ты первым придешь, а она не верила.
Ко мне подошел купец Толмачев в сопровождении других купцов – свидетелей, присутствовавших в трактире при споре. Прилюдно купец вытащил мешочек с монетами и вручил мне.
– Это кто же такую мудреную штуковину измыслил? – спросил он.
– В чужих странах видел, – соврал я.
– А не продашь?
– Зачем тебе буер?
– Буер – это что?
– Вот же он! – показал я на дело рук своих.
– Эх, боярин, выгоды своей не видишь. Покатушки детворе устроить зимой, а ежели по правде – почту возить. Места в нем мало, да идет ходко. Посчитай сам – ежели за почтовых лошадей надо шесть денег платить за двадцать верст, то во сколько это до самой Москвы обойдется? А лошадей на ямах менять? Тут же ветер сам гонит. За два дня до столицы добраться можно. Продай!
– Сколько дашь?
Купец поднял глаза к небу, подсчитывая что-то в уме.
– Два рубля.
– Побойся Бога, купец!
Мы поторговались, и за пять рублей я продал ему буер.
Купец отсчитал деньги, а я вкратце рассказал, как им управлять. Купец заулыбался.
– Вот поеду в Новгород, там у меня знакомец есть – с ним поспорю, кто первый придет. Жаться не буду – сто рублей на кон. Глядишь – покупку окуплю да с прибылью буду.
Я лишь подивился деловой хватке купца.
– Батя, ты же обещал меня на буере этом покатать, а сам продал, – заныл Васятка.
– Так мы себе новый построим – еще лучше этого!
– Правда? Вот тогда снова утрем нос купцу!
– Утрем, Васятка.
Народ медленно расходился с берега реки, оживленно обсуждая мою диковинную лодку и неожиданные результаты гонки. До меня доносились отдельные слова, но, как я понял, мысли всех были сосредоточены на выигранных мною деньгах.
