– Добивайте этих! – крикнул я монахам, а сам бросился в лес. Надо уничтожить всех, иначе банда возродится, как гидра.
Вот впереди бежит в синей рубашке парень. Быстро бежит, сволочь. Выхватив поясной нож, я метнул его в спину. Споткнувшись, парень упал, пролетев по инерции еще несколько метров. Я бросился в сторону – там трещали кусты, как будто лось ломился. Мелькнула цветная рубашка, я бросился наперерез и, почти догнав, ударил кистенем по голове. Разбойник стал заваливаться. Слева шум, мелькает тень. Еще один. Я бросился за ним. Услышав, что его догоняют, разбойник остановился, повернулся ко мне. В руке – дубина, утыканная железными шипами.
– Что, взять меня хочешь? Сейчас я твою башку в кисель превращу!
Парень взмахнул дубиной, а я бросил кистень – бросил так, как учил меня Михаил – сбоку. Кожаный ремешок обвил дубину, и я дернул кистень на себя. Дубина вылетела из руки разбойника, и, не дав ему опомниться, я саблей рубанул его по плечу, почти разрубив до пупка.
Я замер и прислушался – тихо. Я хорошо помнил, что сзади стояло пятеро; троих я убрал – значит, двое или удачно сбежали, или спрятались в лесу. Наверняка свой лес они знали лучше меня. Тогда им повезло, пусть другим расскажут, как и чем кончается лихая жизнь.
Я вытер саблю об убитого, вбросил ее в ножны и пошел к дороге. Монахи уже расправились с оставшимися. Я прошелся по дороге – мать моя! Оба обгоревших трупа еще чадили, издавая запах паленого мяса, на обочинах лежали куски тел.
Славно поработали монахи: удар секирой – и уже не один человек, а два, только маленьких. Монахи деловито собирали с убитых оружие, ножи, складывали в телегу; железо – ценность, им не разбрасываются.
Завидев меня, оба здоровяка заулыбались – ну ровно дети. Побаловались в песочнице, и вдруг родителя увидели. По большому счету – молодцы, не впали в ступор от моих шалостей с огнем и оружием дрались хорошо – не струсили, ни на шаг не отступили, прикрывая спину.
– Молодцы! Непременно настоятелю доложу о вашей храбрости.
– Кабы не ты – не устоять бы нам; полтора десятка – это очень много. И это… – Федор потупился, – больно у тебя с молоньей, что с руки мечешь, ловко получилось – ровно как Илья Громовержец. Мы аж спужались поперва. Виданное ли дело – огонь руками бросать!
– Предупреждал же я вас – не пугайтесь, как необычное что увидите.
Василий помялся:
– А руку поглядеть можно?
– Смотри, за погляд деньги не берут.
Я протянул раскрытую ладонь. Оба монаха ее внимательно осмотрели, даже ощупали, но, ничего не найдя, сильно разочаровались.
Мы уселись на подводу и поехали назад, в монастырь.
Лошадка еще не добрела до ворот, как они распахнулись и высыпали монахи. Федор и Василий не выдержали – не хватило терпения, соскочили с телеги и, поддерживая руками рясы, побежали навстречу, крича:
– Победа! Разбили поганых!
Радость встречающих была бурной. Для всегда степенных, спокойных монахов это было необычно.
В воротах встретил настоятель, осенил крестом. Оглядел забрызганные кровью рясы, приказал поменять. Я свою просто снял, отдал Федору. Оба ушли вглубь – видимо, к хозяйственным постройкам.
Настоятель и вся братия прошли в трапезную, сели на лавки. Меня усадили рядом с отцом Кириллом. Наступила тишина.
– Ну что же, с Божьей помощью побили нечестивцев. Давайте, братья, помолимся.
Монахи встали, обратили лица к иконам, стали молиться, бить поклоны. Я же только перекрестился и отвесил поклон. Знал я всего несколько молитв «Отче наш…» и боялся, что они будут не к месту.
После молитв все уселись, и настоятель попросил подробно рассказать для братии, как все прошло. Я пересказал, что и как происходило, умолчав об огне и особо отметив храбрость, смелость и стойкость Федора и Василия, их умение владеть оружием. Как только я закончил говорить, монахи стали оживленно переговариваться.
В трапезную вошли переодетые в чистые рясы Федор и Василий. Братия встала, отвесила им поклон, а настоятель перекрестил. Оба монаха подошли к настоятелю и начали о чем-то шептать на ухо.
Выслушав, отец Кирилл отпустил всех, кроме меня и Федора с Василием. Настоятель вперился в меня взглядом:
– Это правда, что ты молнии метал во врагов?
– Было, отец Кирилл, лгать не хочу.
Настоятель задумался.
– Вот что. Вы оба будете молчать о том, что видели, – тем более что Юрий словом не обмолвился о том, когда братии о бое славном повествовал. Понятно?
Оба монаха кивнули.
– Ну а теперь отопьем в знак победы вина простого, прозываемого кагор.
Настоятель достал стеклянный штоф, разлил вино в серебряные чарки. Сотворив молитву, мы их осушили.
– В канун праздника большого – усекновения главы Иоанна Предтечи – свершилась сия малая победа, когда поминают воинов, павших на поле брани за веру и Отечество. Помянем же, братья!
Мы выпили по второй, потом по третьей. Но на том и остановились. Настоятель отпустил монахов.
Мы сидели друг против друга, нас разделял стол.
– Думаю, чем вознаградить тебя за труды ратные?
– Сколько дашь, отец Кирилл, столько и возьму. Мы о сумме не договаривались.
– То так.
Настоятель вздохнул, отцепил с пояса ключи, открыл маленькую дверцу в стене, долго там возился; повернувшись, положил передо мной кучку серебряных рублей, навскидку – около двадцати. Не сказать, что много, но у купца я получал за месяц вдвое меньше. Помолчав, молвил:
– А что же такого ты показывал отцу Никодиму?
– То меж нами останется, не обижайся.
– Огонь показать можешь?
Я подошел к печи, перед которой лежали поленья, бросил полено в печь и, не закрывая дверцу, отошел. Заинтересованный настоятель подошел поближе. Я протянул руку, и с пальцев сорвалось голубое пламя. Полено вспыхнуло.
– Однако! В первый раз чудо такое вижу. Никодим, святой отец, говорил, что ты – человек необычный, но верно говорят – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Об увиденном молчать буду, но в грамотках запишу. Ладно, иди, отдыхай – заслужил. От всей братии поклон низкий.
Настоятель поклонился, я ответил тем же.
Утром меня снова разбудил монастырский колокол, монахи спешили на службу. И мне пора.
Иноки вывели мне оседланного коня, открыли ворота. Впереди – дорога в Нижний, впереди – приключения. Ох и люблю я это дело!
Глава 5
Я подъезжал к Нижнему; уже показался посад, когда солнце скрылось за тучу. Был я в благодушном настроении – как же, помог настоятелю монастыря, деньжат маленько заработал, – и не сразу заметил, что жители городские ведут себя странно – хватают детей, разбегаются по домам, закрывают ставни на окнах.
