– Прости, забот сейчас у меня много. Благодарен премного, что дочь быстро вернул, еще никто не хватился. Рад, что не ошибся в тебе.
Я поклонился, подхватил мешочек и вышел.
Вскоре я был дома, перемахнул через забор и постучал в окно.
Когда после ужина мы уже лежали в постели, Лена попросила рассказать, зачем приходил купец Перминов и куда я исчезал. Взяв с нее слово молчать и никому не рассказывать, опустив некоторые детали, я живописал историю побега и поимки беглецов. Лена слушала затаив дыхание, глаза ее блестели. В конце моего повествования на глазах появились слезы.
– Это жестоко!
– Ты о чем?
– Илью отдадут под суд и лишат боярского звания. У Перминова полно денег, и он подкупит любой суд. Надо спасти Илью.
– Ты предлагаешь мне пойти в суд видаком? Нет уж, напакостничал – пусть отвечает, коли он мужчина.
– Как ты не понимаешь, он ее любит!
– И что с того?
– Бесчувственный чурбан! Где он?
– Известно где – в подвале у Перминова.
– Юрочка, дорогой, вызволи его оттуда.
Ни фига себе – вызволи. Не для того я помог его туда упрятать, чтобы самому вызволять.
Ленка не успокаивалась, упрашивала, клянчила, ругалась. Наконец я не выдержал:
– Хорошо, прямо сейчас оденусь и пойду вызволять. Только ведь собаки во дворе злющие.
– Милый, ты сумеешь.
Вот незадача. Один говорит – поймай и платит деньги, другая – вызволи. И все на мою голову. А в принципе – я дело сделал, беглец в узилище, деньги у меня, Антонина под бдительным надзором. Если я ему устрою побег, никто меня не заподозрит. Будь что будет.
Одевшись, я вышел во двор и пошел к дому купца.
С трудом нашел в темноте дом Перминова и перемахнул через забор. Куда заперли Илюшку, я видел. Запор оказался хлипкий, да и кто покусится на продукты в погребе на своем дворе – не поруб, чай. Я шагнул в темноту:
– Илья, ты здесь?
Тяжкий вздох:
– Здесь, где мне еще быть!
– Сбежать хочешь?
– Не по чести-то.
Я аж вскипел:
– Ах ты, засранец, девок портить – по чести, а убежать – честь не позволяет. Ты хоть понимаешь, что на суде звания боярского лишиться можешь, и виру князь наложит такую, что тебе и родителям век вовек не расплатиться?
– Что-то голос твой похож на голос того, кто нас пленил.
– Это я и есть!
Илюшка замолчал.
– Ты говорить будешь, или мне уйти?
– А ну как обман? Не верю я тебе.
– Нет у меня времени с тобой долго говорить: учуют собаки – обоих подерут, и на суд оба пойти можем.
– Ладно, согласен.
В темноте подвала послышалась возня. К двери подошел Илья. Руки его были связаны. Я вытащил нож, разрезал путы. Пленник начал растирать кисти.
– Бежать есть куда?
– Есть.
– Тогда сейчас бежим к забору, если собаки нападут, попробую задержать. Ты же беги, меня не жди и забудь про меня. Поймают ежели – сам сбежал.
Мы пошли к забору. Заслышав наши шаги, темной тенью из-за угла дома вылетела огромная собака. Молча, без лая она кинулась в нашу сторону.
– Беги, – толкнул я Илью. Он бросился к забору, а я вытряхнул из рукава кистень. Саблю я не брал – чай, не на войну шел, во двор к купцу, и убивать никого не собирался. Когда до пса оставались метры и я различил злобные зеленоватые глаза, рука моя рванулась вперед, и кистень врезался кобелю между глаз. Я перепрыгнул через забор. Ильи след простыл. Вот и славно, что он не видел ничего, ни к чему мне лишние разговоры.
Бегом я рванул домой, мне не хотелось, чтобы меня кто-нибудь увидел. Не успел постучаться, как дверь распахнулась. Елена стояла в одной ночной рубашке, накинув на плечи платок.
– Што?
– Цел, как видишь.
– Я об Илье.
– Вызволил, убег, даже спасибо не сказал.
Елена наградила меня страстным поцелуем. Под тоненькой ночной тело было как обнаженное. Едва заперев дверь, я разделся, бросая одежду, и мы нырнули в постель. Я был достойно вознагражден.
А утром в ворота раздался стук. Уж больно рано, только забрезжил рассвет.
Учитывая, что я полночи не спал, вставать не хотелось. Стук повторился. Пришлось вставать, одеваться, выходить во двор. У ворот стоял мужичок, представившийся слугою купца Перминова.
– Доброго утречка вам! Хозяин к себе просит, уж не гневайся.
Умыв лицо, я оделся подобающим образом. Оседлал лошадь и вскоре был у дома купца.
Во дворе бегали слуги, и явно чувствовалась суматоха и растерянность.
Слуги доложили о моем приезде, и купец лично вышел на крыльцо встречать гостя, проявляя уважение. Едва успев зайти в дом, купец огорченно сказал:
– Сбег Илюшка-то, не усмотрели.
– Дочка на месте?
– Дома, за нею уж пригляд строгий. Второй раз не осрамимся. Видно, помог кто-то из прислуги. Как после того челяди верить?
– Прискорбно, только от меня что надо?
Купец помялся:
– Не возьмешься сыскать?
– Нет уж, извини, Гаврила, я только вчера беглецов вернул. За три дня едва лошадь свою не загнал, пока все дороги обшарил. Не поверишь – от седла седалище болит. Нет, не проси. В баньку хочу, передохнуть надо, почитай – все ночи не спал, – вдохновенно врал я.
Купец вздохнул:
– Видно – судьба. Прости за хлопоты.
Я откланялся и вернулся домой. Не для того выпустил я его ночью, чтобы вновь разыскивать.
Прошло время, пришла зима с ее снегами и морозами. Оживилась торговля, несколько приутихшая в распутицу. Дороги непроезжие, грязи столько, что лошади по брюхо в нее проваливаются. Какие уж тут телеги? Да в ненастье и немного найдется охотников мокнуть под дождем, бродя по торгу.
Зимой же крестьяне свободны, вот и тянутся в город по льду замерзших рек на лошадках, запряженных в сани. Дорожка на загляденье – ровная, без рытвин и ухабов. Гляди только, чтобы в полынью не угодить. Вот и старается крестьянин в город попасть, на торжище, чтобы разумно потратить заработанные осенью деньги.
В город везли остатки нераспроданного урожая – репу, морковь, мороженое мясо и рыбу, ведра с замороженным молоком, мед. Назад – железные изделия – топоры, лопаты, косы, замки. Женам и семейству – ткани: попроще – для каждодневной работы, а уж шелк – для праздничной одежды. Жены пошьют – в селе они все рукодельницы. Детям – подарки, как без этого: леденцы на палочке, пряники печатные, свистульки глиняные, игрушки деревянные. Кто позажиточнее – покупали слюду на окна вместо бычьих пузырей.
