Я просто кожей чувствовал, что стрельцы настроены решительно. Еще немного, и эту толпу не удержать. Толпа вообще трудно управляема и агрессивна.
Я возвышался над стрельцами, сидя на лошади. Стрелецкий полковник, увидев меня, толкнул в бок посадника. Оба замолчали и уставились на меня. Что я привез? Казну и спокойствие или неприятную новость о том, что казна не найдена? Тогда – бунт. Обстановка накалена до предела.
Я приподнялся в седле, вскинул обе руки, показал большие пальцы. Посадник облегченно вздохнул, а полковник гаркнул:
– Есть деньги, привезли жалованье!
Стрельцы замолчали, наступила оглушительная тишина. Они стали оборачиваться, смотреть на меня. Я направил коня к помосту, где стояли полковник и посадник. Стрельцы расступились, образовав коридор. Я подъехал в полной тишине к возвышению, спрыгнул с коня на помост, повернулся к стрельцам.
– Слушайте меня, служивые. По велению посадника и вашего воинского начальника сыскал я казну с вашим жалованьем. Казну ту везли в Нижний ваши товарищи, и все, как один, сложили головы в честном бою с бандой разбойничьей. Тела я нашел, да схоронить по обычаю не смог, уж простите. А виновник, предатель, находится среди вас.
Стало так тихо, что слышно было, как пролетела муха. Стрельцы стали переглядываться, шептаться.
– Имя! Имя назови! Кто Иуда?
– Ефимий Мезенцев, казначей полка.
В толпе раздалось шевеление, медленно образовался круг, в центре которого стоял в одиночестве стрелец. Возраста уже зрелого, в справном кафтане, без бердыша. Он озирался, не зная, что предпринять.
– Лжа все, наговор!
– Тогда откуда я деньги привез?
Я нагнулся, снял с лошади оба перевязанных мешка и, развязав один, достал грамотку, что лежала в сундуке на деньгах.
– Вот грамотка из государевой казны, взята мною из сундука.
Я показал ее собравшимся, передал полковнику. Тот схватил и начал читать. Обычный финансовый документ, если говорить по-современному.
Стрельцы закричали:
– Государева грамота, о нашем жаловании писана!
– Грамоту эту вместе с сундуком я захватил у разбойников – они жизнью заплатили за вашу казну, за ваших павших собратьев, а главарь перед смертью назвал имя предателя. Лгать мне смысла нет, все как на духу сказал. Вот собор, вот мой крест.
Я повернулся к собору, перекрестился, поклонился. Площадь взревела.
– Смерть предателю!
Кричали все – даже понять было невозможно. Потом стрельцы накинулись на казначея. Раздался жалкий вскрик, звуки ударов. Стрельцы отхлынули снова, и на земле я увидел окровавленное месиво, бывшее казначеем. Полковник взял ситуацию в свои руки.
– Кончай самосуд! Становись в очередь – сейчас писарь жалованье раздавать начнет.
Настроение толпы резко поменялось. Еще недавно они были готовы вздернуть своего начальника, затем кровожадно изрубили казначея, а теперь потянулись в очередь за деньгами, перебрасывались шутками.
Все, бунту и бузе конец. Нынче все трактиры полны будут пьяными стрельцами.
Однако полковник не был бы воинским начальником, если бы не радел о деле.
– Первый десяток, что жалованье получит, – на охрану ворот! Исполнять.
И любопытное дело – стрельцы, только что готовые вздернуть своего полковника и потом крушить все подряд, получив деньги, рысцой побежали к воротам и встали на пост.
Видя, что все успокоились, посадник потянул меня за рукав. Я повернулся к полковнику:
– Лошадей тати продали, забери этих двух – не мои то лошади, главаря шайки. Пусть теперь стрельцам послужат.
Посадник затянул меня в дом, усадил на скамью.
– Рассказывай!
Я вкратце, обходя скользкие моменты вроде прохождения сквозь стены или бросания огня, пересказал о спасении казны. Посадник внимательно выслушал, разгладил бороду.
– Молодец, хвалю. От себя и от жителей благодарность. Чуть бунт не вспыхнул, вовремя успел.
– Торопился.
– Ты это, вот что. Дом я тебе обещал, так… это… м-да… не будет дома, ты уж не серчай. Продан дом-то, поторопились.
– Прощай, посадник. Дал слово – держать надо. Не ради дома я казну искал, да все равно обидно.
Я повернулся и вышел, громко хлопнув дверью.
Честно сказать, я так и предполагал. Начальство всегда – наобещает с три короба, а потом – извини, так получилось. Сказать, что я расстроился – так нет, но осадок в душе остался.
На лестнице мне встретился Елисей Буза, дьяк.
– Здрав буди, Юрий. Наслышан уже о казне, твоими трудами возвращенной. И о доме знаю, не моя в том вина. С возвращением!
Он обнял меня. В принципе неплохой мужик.
– Ты на посадника не серчай. Надо чего будет – ко мне обращайся, что-нибудь придумаем.
– Бывай здоров, Елисей.
Я вышел на площадь. Стрельцы стояли в длиннющей очереди, но настроение у всех уже было благодушное. Передо мной расступились, и я пошел к себе домой. Лошадей уже увели.
Когда я выходил из крепостных ворот, стрельцы дружно вскинули бердыши «на караул», приветствуя меня, как большого воинского начальника. Я приложил руку к сердцу, благодаря. По-моему, со стрельцами у меня отношения наладятся.
А дома меня ждал обед – и когда только Ленка успела приготовить.
– Васька где?
– Уже баню топит. Где ты его нашел?
– По дороге прибился. Жалко его стало, вот и взял. Пусть у нас поживет. Места хватит, кусок хлеба найдется. Помогать по хозяйству будет, грамоте научим, глядишь – человеком вырастет, а не помрет от голода и не замерзнет в лесу.
– Пусть живет, он мне сынка погибшего напоминает.
– Вот и славно.
Все вместе сели за стол, не спеша, сытно и вкусно покушали, а я еще и приложился к вину. За трапезой я вкратце пересказал события. Лена и Вася слушали, открыв рот.
– И ты отдал казну? – спросили они почти одновременно, когда я закончил рассказ.
– Это их жалованье, а иначе – быть в городе стрелецкому бунту.
– Так, мужчины – в баню, уже согрелась! – скомандовала жена.
Мы с удовольствием отправились в баню.
Когда Васька разделся, я с жалостью посмотрел на его худенькое тельце, покрытое на спине рубцами. Видно, досталось пацану. Ладно, захочет – расскажет потом, сейчас не буду лезть в душу.
Знатно попарившись, мы смыли всю дорожную грязь. В предбаннике не спеша попили прохладного квасу, перешли в дом.
– Вот что, Лена. Я там тканей разных привез – пошей на парня рубахи, штаны – ну, сама реши, что ему надо. Мы же с ним с утра на торг пойдем – сапожки купить надо и еще кое-что по мелочи.
