«Господи! За что? Почему я? Я не хочу умирать!!!» – липкий, животный страх захватил сознание князя. От былого фатализма у Андрея ничего не осталось. Это в сече твоя жизнь в руках Божьих, а вера твоя укрепляется теплом стали в руке. Смерть в битве не страшна, но тут – другое. Потерять мужество – легче легкого. До конца Андрей не стал своим этому веку. Тут умирали спокойно, принимая смерть как неизбежную данность, не важно, в бою ли, или от рук палача.
– Нет!!! – чуть было не закричал Андрей, но случайно он встретился с твердым взглядом Кузьмы. И вдруг что-то изменилось в Андрее, страх стал медленно отступать под пристальным, завораживающим взглядом новгородца.
– Ха, ха, ха! – смех оказался спасением от липкого страха, и чем больше и веселее он смеялся, тем меньше он боялся смерти, победив в себе мелкого гаденыша, вознамерившегося просить о милости ворога.
Всадники пустили коней наметом, утаскивая продолжавшего хохотать Андрея, но смех резко оборвался.
Андрей, не обращая внимания на боль, молился, молился истово. На неумолимо приближавшийся столб Андрей бросил только мимолетный взгляд и заставил себя не поднимать голову. Все, вот сейчас…
Веревки неожиданно ослабли, Андрей по инерции еще пропахал с метр земли, больно врезавшись о толстый столб. Фрязины, стоявшие поблизости, вовсю веселились, отпуская обидные замечания в адрес Андрея. Один из них, такой же долговязый, как тот, что избивал воеводу, подошел к Андрею, больно пнув под ребра. Под громкий хохот остальных он помочился на Андрея. Князь терпел, сжав зубы.
Утром князь очнулся от холода, лагерь фрязинов уже проснулся, они завтракали остатками вчерашнего пиршества. Пьянка пьянкой, а сторожи фряги выставили. Пришельцы алкоголем не злоупотребляли, пьянствовали освобожденные невольники, и то не все, а только матросы с захваченного корабля. Пленные татары воздержались от пьянки, беспрекословно подчинившись несостоявшейся убийце князя. Эта малолетняя стерва уже пару раз наведывалась к пленникам. Подолгу стояла, разглядывая их, и молчала. Вот это ее молчание по-настоящему вселяло страх.
В очередной раз она подошла к ним, придирчиво оглядела полоняников, подолгу вглядываясь в их лица оценивающим взглядом. Ее выбор пал на Амоса. Парень к тому времени пришел в себя, с настороженностью глядя на лезвие кривого кинжала в изящной руке девушки. Она уперла острие кинжала к груди парня. Амос дернулся, но путы крепко удерживали пленника. Острие плавно скользило вниз, оставляя за собой кровоточившую полосу пореза. В области паха кинжал остановился, девушка плотоядно облизнула губы и резко опустила кинжал дальше вниз, перерезая тесьму, удерживающую штаны на парне.
Обнажив мужскую плоть, она отложила кинжал в сторону, пошарила рукой за поясом, достав шелковую нить. Накинула петлю на мошонку и резко подняла голову, ища взглядом глаза пленника. Так же молча она провела кончиком языка по верхней губе и резко дернула за концы нити.
– Аааааа!!! – полный нечеловеческой муки вопль парня резанул слух, проникая в самые отдаленные, глухие уголки сознания. Князь смотрел на издевательства с ужасом, коря себя, что не послушал ближников и не разрешил прирезать сучку. Амос судорожно затрепыхался и затих, но его пронзительный крик еще долго преследовал Андрея.
А когда ведьма приблизилась к князю, и сверкающая в лучах восходящего солнца сталь клинка приблизилась к княжеской груди, нервы Андрея не выдержали. Мочевой пузырь опорожнился, мокрота залила некогда дорогие, но в клочья изодранные шаровары.
Издевательский смех стал реакцией ведьмы на слабость Андрея.
– Мария, ты что творишь? – властный голос предводителя фрязинов остановил девушку. – Это мой полон!
– Он убил отца! – истерично выкрикнула девушка, оборачиваясь на голос.
– А мне нужен его кермен, – жестко отрезал фрязин.
– Так возьми его! – девушка успела взять себя в руки, и ее голос стал ровным, отливая металлом. – А пленник мой!
– Вот как? – слова и особенно тон девушки позабавили долговязого.
– Да! – решительно произнесла девчонка, чувствуя поддержку своих людей, которые собрались за ее спиной. – Это мои люди взяли его в полон!
– Твои люди, говоришь? – ехидно переспросил фрязин, поглаживая рукоять короткого меча. – А я, грешным делом, думал, что это люди моего брата, а после его смерти – мои люди…
– Они мне поклялись в верности! – девица твердо стояла на своем, не выказывая боязни перед старшим родичем.
– Когда успели? – усмехнулся долговязый, делая незаметный знак своему помощнику. Тот снял с головы шляпу, неспешно протер белоснежным платком лысину.
«Еще один лысый», – отстраненно подумал Андрей, слушая перепалку дяди с племянницей.
Фрязины, среди которых затесалось несколько явных степняков, у которых рожи – ну словно добрая жена поработала над их физиономией чугунной сковородкой, верно поняли поданный знак, невесть откуда в их руках появились арбалеты, причем уже взведенные.
«Значит, фрязин ожидал чего-либо подобного», – подумал Андрей, гадая, как будут развиваться события.
Но призрачным надеждам Андрея на ссору среди ворогов не суждено было сбыться. Часть обасурманившихся фрязинов, причем большая, при таком раскладе предпочла переметнуться на сторону фрязина. Оставшиеся колебались, неуверенно переглядываясь между собой, и видно было, что и они готовы бросить свою госпожу.
Словесная баталия закончилась безусловной победой долговязого и безоговорочным поражением стервачки. Это хорошо. Значит, сразу не прирежут. И точно, долговязый затеял переговоры о сдаче кермена. От оборонявшихся главным был Прохор. В усадьбе уже знали, что князь и все набольшие попали в полон, ночью Ахмет ходил в лагерь ворога, но об освобождении князя даже не помышлял. Сторожили пленников крепко. Зато, возвращаясь, Ахмет сделал петлю, обходя стены усадьбы с северной стороны, и в кустах наткнулся на Петьку с Афанасием. Афоня был совсем плох, рана на животе несовместима с жизнью, но организм стрельца отличался звериным жизнелюбием, и дикая, природная сила Афанасия боролась с костлявой. Стрелец метался в бреду, и Петька тихонько ударил его малым кистеньком по голове, а теперь дрожал, опасаясь как бы не зашиб стрельца ненароком. Ахмет с помощью Петьки дотащил Афанасия до стены, а там уж их подняли на стену.
Прохор считал, что часы Афони сочтены и стрелец не выкарабкается из лап костлявой, но раз он еще не отдал богу душу, то шанс есть. Мизерный, но есть.
– Если к утру не отойдет, то жить будет, – вынес вердикт Прохор, покидая раненого, за которым остались ухаживать Петька с сестренкой.
Под утро вороги предприняли попытку попасть на стены. Крадущихся воев сторожа углядела заблаговременно. Прохор не спал, потому среагировал моментально. Ахмету не удалось скрасть «языка», и Прохор не имел понятия, кто на них напал. А знать хотелось, очень.
Вражеским воям, коих и было-то всего четверо, позволили подняться на стену и тихо повязали. Но знали они немного, потому что были из числа освободившихся невольников.
