– Неужели ему их совсем не жалко?
Этот ход оказался удачным. Сыщик откликнулся.
– Жалко ему только себя, – сказал он.
– А почему между убийствами всегда паузы? Я думала, это… не знаю – раскаяние? Или депрессия. Как после секса…
– У тебя депрессия после секса? Это тебя должно быть жалко.
И, после паузы, другим тоном произнес, словно сообщил нечто сокровенное:
– Раскаяния нет. Ничего нет. Просто – хорошо. И опять хочется.
– Тогда он не человек, а монстр!
– Нет. Вне эпизода он хороший, добрый. У него, может, семья есть… галстук… Все мы немножко монстры, немножко люди…
– Почему же он не остановится, если человек?
– А он не хочет, – объяснил сыщик. – Не хочет останавливаться, поняла? Да, он человек… Но не наш.
– Таких не судить, а убивать надо, – убежденно произнесла Есеня.
Меглин коротко взглянул на нее с непонятным выражением, но ничего не сказал.
Они подошли к уличному художнику, сидевшему за мольбертом на развилке парковых дорожек в окружении готовых работ.
– Все время здесь сидите? – спросил Меглин.
– С девяти до девяти, – охотно отозвался живописец. – Присаживайтесь, я вас изображу.
– Времени нет, – отказался сыщик.
– Всего минута! Или дочку вашу?
Меглин не ответил. Он посмотрел на картины, на художника, потом – на большую группу подростков, тусующихся неподалеку на двух скамьях. Неожиданно шагнул к Есене, распорядился:
– Иди вина купи.
И сунул в руку купюру. Есеня, ничего не понимая, машинально взяла деньги и даже сделала несколько шагов прочь. Но тут раздавшиеся за спиной крики заставили ее обернуться.
Она увидела неожиданную, совершенно невероятную картину: Меглина избивали четверо мальчишек лет шестнадцати. Меглина, который на ее глазах запросто валил крепких мужиков! Она испугалась не за него – за них.
– Эй, эй! – предостерегающе крикнула она, кидаясь к дерущимся.
В это время Меглин упал, из носа текла кровь. И, лежа на земле, сыщик сделал Есене незаметный знак рукой – не вмешивайся!
Она, повинуясь сигналу, остановилась. Парни перестали бить Меглина, пошли прочь. Тогда он бросился за обидчиками и схватил одного из них за воротник. Его снова принялись бить. Снова перестали. Но сыщику, как видно, все еще было мало. Он поднялся и с угрожающим видом направился в сторону девушек. Избиение возобновилось.
Вокруг собралась толпа. Слышались комментарии: «Пьяный… к девчонкам приставал, в кусты тащил…» «Главное – при ребятах! Это ж надо, наглость какая!»
Закончилось все тем, что девчонки, напуганные происходящим, оттащили парней от «хулигана». Тогда сыщик вытащил из кармана перочинный нож, раскрыл и принялся нелепо размахивать им перед собой. Впрочем, никакого страха он не вызвал – только брезгливость. Один из мальчишек отвесил обидчику пенделя под зад, и компания удалилась.
Меглин некоторое время стоял, тупо глядя перед собой, затем устремился к расположенному неподалеку пруду. Плюхнулся в воду, сделал несколько шагов, потом окунулся с головой и постоял так, согнувшись.
Тот, кто имел бы возможность оказаться рядом с «пьяницей» и заглянуть ему в глаза, мог бы с удивлением заметить, что взгляд у мужчины совершенно трезвый – и этим трезвым взглядом он внимательно оглядывает людей на берегу, кусты… Того, кто прячется за одним из кустов…
Наконец Меглин выбрался из воды и, пошатываясь, двинулся прочь.
Есеня догнала его, пошла рядом.
– Зачем? – спросила она, не уверенная, что получит какой-то ответ.
И действительно, услышала только невнятное:
– Перепил…
В гостинице она с трудом довела следователя до номера и усадила на кровать. Но он тут же сполз на пол и остался там: мокрый, окровавленный и невменяемый.
Есеня, донельзя расстроенная случившимся, ушла к себе и легла спать. Но заснуть никак не могла и спустя какое-то время увидела, как совершенно бесшумно повернулась ручка двери и в номер кто-то вошел. Есеня сжалась, приготовилась закричать, и тут в падающем из коридора свете узнала Меглина. Девушка опустила ресницы, притворилась спящей и стала ожидать продолжения.
Меглин все так же бесшумно подошел к кровати, постоял несколько секунд. Затем укрыл голые ступни девушки, торчащие из-под одеяла, и сел на пол возле кровати – охранять. Если бы снова нашелся кто-то, кто мог заглянуть в его лицо… Оно вновь было совершенно трезвое, как тогда, в пруду. А еще – усталое и больное…
…В это самое время супружеская пара – обоим лет по сорок – идет через парк к автобусной остановке. Внезапно из кустов доносится сдавленный крик.
– Бомжи, – заявляет жена.
– Голос вроде женский… – неуверенно произносит муж и делает шаг в сторону кустов.
Но жена хватает его за руку:
– Говорю, бомжи! Делать тебе нечего, что ли? Пошли!
– Голос вроде женский… – повторяет муж, давая себя увести.
Если бы он сделал несколько шагов и раздвинул кусты, то увидел бы лежащую на земле девушку. Мертвую, со шрамом от шнурка на шее. А если бы сделал эти несколько шагов минутой раньше, застал бы ее еще живой.
Утром Меглина в комнате не оказалось. Есеня по этому поводу только пожала плечами. Привела себя в порядок и спустилась в гостиничное кафе. Взяла кофе и принялась изучать записи, сделанные накануне в блокноте, и делать новые.
За этим занятием ее и застал Меглин.
– Что рисуешь? – спросил насмешливо.
И, не дождавшись ответа, сообщил:
– Один мой знакомый врач специально просит больных рисовать все, что в голову приходит. Думает, так можно понять.
– Понять что?
– Что им в голову приходит.
Есеня оглядела помятый, испачканный кровью костюм следователя и сообщила:
– Тебе идет.
– Да, костюм погиб… – со вздохом согласился Меглин.
– Ты хоть помнишь – как?
– Не сердись.
– Что ты, я привыкла.
В это время у нее зазвонил телефон. Есеня выслушала сообщение, ответила: «Да, сейчас едем», – и объяснила:
– Нашли еще одну.
…Возле морга стояло несколько полицейских машин. Когда Меглин и Есеня вышли из здания, сидевшие в них оперативники поглядели на москвичей с осуждением. А капитан Егоров, подошедший к Меглину, видимо, полностью утратил всякое уважение к заезжей знаменитости.
– Слышал, вы вчера хорошо отдохнули? – с издевкой спросил капитан. – Пока он еще одну убивал…
– От кого слышали? – осведомилась Есеня.
