– Надо быстрее решать, – сказал Меглин. – А то машина его кровью провоняет.
– Убей его, – жестко сказала Есеня.
Меглин покачал головой:
– Я убиваю, когда выхода нет. А он… кому что сделает?
– Им было – семнадцать, девятнадцать, двадцать. Все младше меня. Убей. Я куплю тебе кактус.
Андриевич, слышавший их разговор, завопил:
– Жизни не лишайте! Вы ж не звери!
– Откуда ты знаешь? – сказала Есеня.
Меглин сел за руль, включил двигатель. Спустя несколько минут машина остановилась у подъезда больницы, где лежала раненая свидетельница. Меглин вывел убийцу из машины и поволок по коридору. Встреченные врачи и медсестры шарахались в стороны. Дотащил до палаты, открыл дверь.
– Я тебе обещал, – сказал он женщине на койке. – Вот он.
Та смотрела на убийцу со странным выражением; из глаз потоком катились слезы.
Когда они вернулись к выходу, там уже ждал полицейский патруль. Меглин передал ему задержанного, сам пошел к своей машине. Там ждала Есеня.
– Зачем ты его им отдал? – жестко сказала она. – Чтоб отдыхал на пожизненном?
– Ты же не думаешь, в самом деле, что я убиваю, сколько душа пожелает, – ответил сыщик. – Мне на месяц только на двоих выдают лицензию. Как на лося. В этом я норму выработал, так что до первого числа я гуманист. Ничего не попишешь.
Есеня промолчала. Она чувствовала, что это ложь. Так всю обратную дорогу и ехали молча.
…Увидев стоящую на пороге Есеню, Женя даже не удивился.
– Опять без звонка, – констатировал он. – Чему обязан такой приятной неожиданности?
– Давай напьемся, – предложила Есеня, протягивая ему бутылку виски.
Женя достал бокалы, налил. Есеня уселась в кресло и заявила:
– Я вдруг обнаружила, что мне не с кем общаться. Я социопатка.
– Добро пожаловать в клуб, – шутовски приветствовал Женя.
– Нет, серьезно. Анюли нет. У папы свои тараканы. Про Сашу думать не хочется, зальет все соплями… Я только с тобой могу поговорить. Понимаешь, мы одинаковы в чем-то.
– А как же Меглин, великий и ужасный?
– Не хочу про него говорить.
– То есть говорить мы будем только про то, про что ты хочешь, – заключил Женя. – А потом, опять-таки, если ты захочешь, ты меня трахнешь. На ночь, правда, не останешься – дела.
– Я же говорю – ты все понимаешь.
– Я у тебя что – «скорая помощь»? – рассмеялся Женя. – Мужик резиновый? А к нему у тебя, стало быть, чувства…
И закончил жестко:
– Тебе пора.
– Серьезно? – Есеня не сразу поверила, что он не шутит.
– Если у тебя какие-то проблемы с ним, иди и с ним разберись, – заявил Осмыловский. – Что ты меня в это говно тянешь? Я тебе не мать и не подружка.
– Про мать зря. Но в целом правильно сказал, – произнесла Есеня, поднимаясь. – Пока. Пишите письма.
Женя шутовски поклонился…
…Выйдя из машины возле дома, Меглин первым делом заметил Есеню, ждущую у входа.
– Выхлоп аж сюда доходит, – заметил он. – Чего напилась-то?
– Не бойся, я закусывала, – ответила Есеня. – Так что не рассчитывай.
– Да я как-то не особо. Я ж тебе в отцы гожусь.
В комнате сыщик сразу повалился в кресло. Есеня склонилась над ним. Тихо сказала:
– Знаешь, зачем я пришла?
Он хотел что-то ответить, но она не дала:
– Молчи. У тебя это так хорошо получается. Я же тебе говорила. Я знаю тебя. Не забывай.
Наклонилась еще ниже – и поцеловала его в губы. Меглин смотрел удивленно, ждал продолжения. И тут Есеня другим, деловым тоном сказала:
– Ну что, пошли?
– Куда?
– Не бойся, не в постель. У тебя же монашество. Ты слишком долго мне голову морочил. Теперь мне нужны ответы.
И она, как когда-то сам Меглин, с силой толкнула кресло, открывая люк в полу.
В подвале, оглядев полки, задумчиво пробормотала:
– Значит, тут они все. Сколько же их?
– Городок небольшой наберется, – ответил Меглин.
Он шагнул к стеллажу, достал папку и протянул Есене. Она открыла. С фотографии на нее смотрела женщина лет тридцати, с глазами чуть навыкате. Внизу стояла подпись: «О. Берестова». Меглин заговорил:
– Двадцать два года назад твой отец вел дело Ольги Берестовой. Ее изнасиловал сотрудник органов. На почве посттравматического стресса у нее появилась болезненная тяга к мести. Она хотела убить того, кто с ней это сделал. Никто ей не верил. Она нашла его сама. И убивала – не торопясь, два дня. Потом второго – просто похожего. Ее навязчивая идея перешла в манию. К моменту, когда я ее взял, она убила четверых. Берестову признали невменяемой. Положили в клинику. Обкалывали так, что не соображала ничего. А пять лет спустя случился павлоградский маньяк. Когда нас подключили, было уже сорок два трупа. К тому моменту, как мы его взяли, по его делу двоих расстреляли, а третий сам повесился.
– Ты сказал – мы?
– С твоим отцом.
– Ты работал с папой?!
– Мы и сейчас работаем. Он – моя связь.
– Связь?
– У меня же нет телефона. А связь нужна. В общем, в деле павлоградского маньяка срочно понадобился стрелочник. Тогда и вспомнили про Берестову…
…Психиатр Бергич впускает прокурора Стеклова (тогда еще молодого) в палату, больше похожую на камеру: на окнах решетки, мебель прикручена к полу. На постели, свесив голову, сидит больная. Она откидывает волосы, становится видно лицо. Это совсем не та женщина, что запечатлена на фотографии в деле Берестовой. У нее светлые волосы, красивые, волевые черты…
…Сидя над делом Берестовой, Есеня уснула. Меглин улыбнулся, глядя на спящую; снял с нее туфли, положил ноги на диван, прикрыл пледом. В это время снаружи раздался шум подъезжающей машины. Меглин вышел. Перед ним стоял прокурор Стеклов.
– Она здесь? – спросил.
– Разбудить?
– Пусть спит. Дай закурить.
– Ты же бросил?
– Ну да.
Меглин протянул ему сигарету.
– Знаешь, где я ошибся? – сказал прокурор. – Я в какой-то момент подумал, что мы друзья. После всего, что пережили. Но у тебя нет друзей. У тебя и чувств-то человеческих нет. Ты другой. Завтра скажешь ей, что стажировка окончена. И отправишь домой.
– Андрей, она отца родного не слушает, – возразил Меглин. – Думаешь, мой голос действие возымеет?
– Мне все равно, как ты это сделаешь. Придумай что-нибудь, ты же гений.
