Венцеслава спустилась на боевой ход и прошествовала в клеть, Синдри и Златодан – по пятам хозяйки, Деян и Задар – за ними. Не получив никаких личных указаний, Меттхильд тоже перешагнула пядь пустого пространства между камнем стены и деревянным полом клети. Синдри закрыл воротца, вверху затарахтело колесо подъёмника.
Во внутреннем дворе, кузнечные ученики возились у чадно дымившего броневоза, сам кузнец сидел на корточках рядом с открытым люком в носу машины, попеременно прогревая что-то в её внутренностях паяльной лампой и постукивая деревянным молотком. Заслышав тарахтение, Воемил обернулся к спускавшейся клети:
– Хозяйка, ещё пол-диалепта! Вроде часть накипи сошла…
Усилия кузнеца были вознаграждены – раздалось шипение, и из щелей над люком неуверенно заструился пар.
– Сейчас… – кузнец выключил лампу. – Ключ на полтора!
Приняв протянутое учеником орудие, Воемил на ощупь подтянул что-то внутри машины, отчего паротечение прекратилось, зато из открытого водительского люка высунулась перепачканная сажей до неузнаваемости рожица, сообщив:
– Давление всё семь дюжин!
Тут и сам Воемил зашипел. Тем временем, старшая и младшая хозяйки, пестун, телохранители, и Задар с диоптром выбрались из подъёмника. Взгляд Венцеславы упал на нижний ярус Выездной башни.
– Ворота? – в этом слове читались одновременно лёгкий укор сооружению из дуба и стали, стоявшему на пути владычицы Пеплина, и прощение того же сооружения, всего лишь выполнявшего своё оборонительное предназначение.
– Доволка, отворяй! – заорал Деян.
– Точно? – раздалось из бойницы, направленной во внутренний двор.
– Точно! И держите воров на прицеле!
В толще камня охнула гидравлика, ворота поползли вверх, открывая вид на мост, где стояли Вратислав, Снот гнёвская законоговорительница, листавшая толстую книгу в окованном металлом переплёте, и стрелок с нарочитой пищалью. Воевода прижал правую руку к груди, опустил её долу, и согнул поясницу в сердечном поклоне. Венцеслава ответила тем же. В свежем ранневесеннем воздухе прибавилось феромонов: и между воеводой и свекровью наличествовала некоторая химия. Поморяне… Владычица Пеплина величественно распрямила плечи и зашагала вперёд, мелодично позвякивая.
– Как идёт… будто одной ножкой по сердцу твоему пишет, а другой зачёркивает… – пробормотал Деян.
Выйдя на мост вслед за телохранителями и окружённым облаком собственных андрогенов пестуном, Меттхильд наконец смогла рассмотреть налётчиков поближе. Не все принадлежали к разряду юных воблоедов, но таковые преобладали. Толпа в унынии слушала монолог законоговорительницы.
– С грабителями, поступать, как решено на Хаугатинге и прописано в «Ландслаге» Магни… это что ж, мне ещё «Ландслаг» было с собой переть? Погоди, здесь выдержка. «Далее, грабители, а также тот, кто им помогал, объявляются вне закона без права на возмещение
[231]
«!
– Вне закона! Вы поняли, какараки тухлозадые? – обратился к грабителям воевода.
– Что ж он снова ругается, как водолаз, – неодобрительно сказал пестун.
– Он и был водолаз, – принялся объяснять Задар, но Синдри обернулся и шикнул на него.
– А корабли их? – спросил воевода-водолаз уже у Снот.
– «Далее, нагнали они отряд, и пришлось им обагрить стрелы и клинки за то имущество, тогда оно достанется тому, кому принадлежало ранее, всё, что он опознает. И пусть они поделят между собой то, что принадлежало грабителям и не было опознано кем-либо с законными свидетелями».
– Корабли, стало быть, останутся в том повете, где грабителей взяли? Пока хозяин не сыщется? – воевода придирчиво уставился на паром. – «Трегорландское духоплавное товарищество на паях»?
– Ещё есть обстоятельство, – законоговорительница вернулась к предыдущей странице. – По определению закона, грабители – это те, «которые грабили и бесчинствовали вдоль и поперёк страны», а эти у нас ничего награбить-то не успели…
– По замку стреляли, – сказал Деян. – Это не бесчинство, что ль?
– Бесчинство, – охотно согласилась Снот.
– Не по одному нашему замку стреляли, – уточнила Меттхильд. – Ещё по гдинской страже и по Брусову.
– Меттхильд Борвинсдаттер мечница! – Вратислав улыбнулся, отвешивая ещё один сердечный поклон. – Вот кому Мествинов доспех-то и по праву, и по плечу! Точно говоришь, в трёх поветах бесчинствовали. Где судить их будем? Венцеслава, твоё копьё, твоя земля, твоё и первое слово – кому вече собирать?
Созыв веча был одной из обязанностей поветового старосты (или, в случае Пеплина, старостихи). Свекровь подошла к ограде моста и брезгливо посмотрела вниз. В меньшем духоплаве, один из юных воблоедов оттолкнул пытавшегося удержать его товарища (тот как раз выглядел древнее скамьи Йокки) и поднял руку.
– Говори! – повелела Венцеслава.
– Делайте с нами, что хотите, нам всё равно! – срывающимся голосом завопил воблоед. – Хуже того, что Олоф из Вика теперь с нашей роднёй учинит, вам не придумать!
– Олоф из Вика? – свекровь приподняла бровь.
Несколько неудавшихся грабителей заговорили вперебой.
Венцеслава обвела толпу взглядом, ропот стих.
– Назовись и объясни! – приказала старшая пеплинская владычица отроку, заговорившему первым.
– Я Кьяртан с Боргунда! Олоф из Вика объявил себя конунгом, взял наши семьи в заложники, и послал нас грабить с Тангбрандом, сыном Вибальда! Мол, делайте, как он велит, и сами без добычи не возвращайтесь! Коней возьмите, и…
– Олоф кто? Конунгом чего? – перебил воевода.
– Конунгом Боргунда! – объяснил Кьяртан.
– Вот так взял и объявил? Конунга же тинг выбирает? – воевода был явно не удовлетворён объяснением.
– Какой вообще конунг может быть у Боргунда? – вставил Синдри. – Боргунд – часть Танемарка! Боргундские мужи, что ж они не защитили закон?
– Отцы наши пошли на промысел в Студёное море, а на обратном пути их льдами затёрло! – Кьяртан шмыгнул носом. – А там Олоф заявился с севера с ватагой…
– Что ж вы у Кильды подмоги не попросили? – Вратислав нахмурился.
– Олоф врасплох нас взял, а один передатчик на острове – в гамлеборгском порту!
– А что ж в пути не удрали?
– Тангбранд на подморнице нас всю дорогу под пушечным прицелом держал!
– На всё, что ль, у него отмазка готова? – без доверия сказал Деян.
Неожиданно задребезжал телефонный звонок. Источником звука был ларь на колёсах. Воевода поднял крышку с блеснувшей бронзой надписью «Поллон», вытащил из гнезда трубку, поднёс к шлему, и сказал:
