В голове ярла пронеслось незваное: «Он пригляделся – точно: кишек нет.» Горм закончил:
– Меч хорош, – и с этими словами, перехватил рукоять обратным хватом и вонзил оружие Рагнара в спину копейщика, боровшегося с Ханом на мостовой.
– Ярл жив! – закричал знакомый голос.
Один из усталых воинов шагах в десяти в сторону Поприща Дрого, короткой улицы, ведшей от ворот прямо ко дворцу, отвлекся на крик и пропустил дробящий удар кузнечным молотком, впечатавший наносье ему в переносицу. Свалив врага, Кнур, у которого кровь теперь текла по обе стороны лица, нелепо задирая ноги, чтобы не увязнуть в мертвецах, побежал к Горму. За ним, на ходу отбиваясь от полудесятка еле державшихся на ногах неприятелей, потянулись крепко помятый Родульф, сменивший чужой молот на пару чужих же топоров, Щеня с шестопером и щитом, Кривой, неразлучный с собственным молотом, подарком Кнура, Снари, вздымавший меч в непривычной для него левой руке, Скегги с двуручной секирой, Сигур, каким-то образом ухитрившийся держать щит, не снимая руки с перевязи, и Ингимунд, на котором, на удивление, не было ни царапины. Не вполне обоснованно приободренные возвращением Горма в явь, его дружинники довольно легко избавились от преследователей, последний из которых вообще раздумал воевать и бросился было в бега, но Сигур уложил его подхваченным с земли и низко пущенным вдогон копьем.
Тем временем, вниз от дворца, к девятерым приближался всадник, закованный в добрую стальную броню, судя по виду, биркинской или ситунской работы. Его плащ был скорее не красным, а красно-серым от пыли, левая рука была опущена на луку высокого седла, правая непринужденно держала здоровенный топор, явно только что побывавший в употреблении – и с лезвия, и с обуха продолжала капать кровь. Еле уловимым движением бедер, всадник остановил коня. Тот, очевидно недовольный, что хозяин заставил его ступать по мертвым и все равно что уже мертвым телам, тряхнул гривой и всхрапнул.
Ярл Йеллинга снова перехватил рукоять и выставил меч перед собой. Вместе с мечом, почему-то поменяли направления верх и низ. От осознания этой перемены, Горма стошнило, против ожидания, не в сторону неба, а по-прежнему в старый низ, на мостовую и частично на Хана.
– Горм Хёрдакнутссон, – всадник кивнул.
– Йормунрек Хаконссон, – наконец узнал верхового ярл, после чего его снова стошнило, на этот раз, себе на сапоги.
Встреча с враждебным предводителем, даже принимая во внимание нарочито кровавый топор, в общем-то была разочарованием. Горм, конечно, помнил Йормунрека подростком и даже провел с ним изрядно времени, в основном за рыбной ловлей, в ходе которой сыну Хакона почему-то особенно нравилось насаживать живую наживку на крючок или выковыривать тот же крючок из рыбьей пасти. Тем не менее, увидев последствия взятия Альдейгьи, старший Хёрдакнутссон невольно начал представлять ее разорителя никак не меньше чем в сажень ростом, с двумя воронами на плечах, челом, постоянно увенчанным тьмой, и глазами, как раскаленные угли. Опыт падения Гафлудиборга и осады Скиллеборга отнюдь не способствовали развенчанию этого сверхъестественно пасмурного образа. Теперь же на него из-под стального шлема смотрели вполне обычные глаза, серо-голубые, да и запыленное и испятнанное кровью лицо не особенно изменилось за несколько лет, прошедших со времени пребывания Торлейва и Йормунрека в Йеллинге – разве что светлая бородка пробилась. С другой стороны, облеченный мраком исполин совершенно и не требовался, чтобы отправить полудохлого ярла, с тошнотворным шатанием на кровавых соплях ввернутого в явь, обратно в небытие. Свободной от меча рукой, Горм утер нос и тут же пожалел об этом, чуть не потеряв сознание от боли в плече.
– Это ж сколько лет мы не виделись? Десять или меньше? Кстати, я навестил отца и мачеху твоих по дороге на юг, были в здравии. Да, что ты собираешься делать с этим мечом? – пыльный конунг-братоубийца ослепительно улыбнулся.
За Йормунреком собирались в клин его дружинники, тоже в отменной стальной справе, но пешие. Горм, все еще борясь с качкой, сделал шаг вперед. Качка усилилась, мостовая, похоже, снова собиралась драться.
– Биться, – сказал Горм.
– А что биться, у нас ссоры-то нет. Я к сестре твоей даже сватов было заслал, только те ее не застали. Ничего, дело не решенное. Вот что…
Йормунрек тронул бока коня пятками, тот сделал пару шагов вперед, после чего, пыльной стальной башней возвышаясь над ярлом и обдавая его запахом конского пота, йотунской гремучей смеси, и свежей крови, покоритель Килея негромко и доверительно продолжил:
– Я хочу на весь Мидхаф руку наложить, конунги мне поперек пути, а крепкий ярл нашей северной крови мог бы очень кстати прийтись, вершить дела в Скиллеборге моим именем, если дашь мне клятву верности. Мне рассказали про Слисторп, и про бой с морскими разбойниками, Гафлудиборг я сам видел, а поединок у нас сейчас вышел бы так себе, – ты уже разве что Одиновой милостью сам с ног не падаешь. Я так полагаю, тебе в Гладсхейм еще многих суждено отправить, прежде чем самому во цвете славы туда отбыть.
«Вот уж какой почести ввек не надо,» – вместе с уже выцветавшим воспоминанием о посещении равнины, где вечно бились мертвецы, промелькнуло в голове у Горма.
Конунг закончил:
– Так хочешь, я подарю тебе жизнь? Решай.
– Если мы все ее получим, – был ответ.
– Не верь ему! – Кнур встал рядом с Гормом, по левую руку. – Сигвальд ярл его спину защищал, а с ним что вышло?
– Сигвальду лихая доля досталась, правда, – спокойно объяснил конунг, за которым собралось уже с полсотни воинов. – Но моей вины в том нет. Он взял двух местных наложниц, сестер-близняшек, одной третьего дня то ли ухо, то ли нос в подпитии отрезал, мол, чтобы их различать, а другая его вчера зельем насмерть опоила. Ну, а если Сигвальд напоследок мне еще раз удружил… он точно не в обиде.
– Кром и Эгир, у Йормунрека мертвецы в друзьях, – буркнул себе под нос Скегги.
– Так что теперь скажешь, Кнур? – спросил Йормунрек.
Вместо ответа, кузнец перехватил молоток половчее.
– Щеня, какой твой совет? – Горм обратился к знахарю.
– Биться. Честнее голову сложить, чем страху навьему служить, – Щеня смерил взглядом дроттаров, как по заказу, вышедших из пролома в стене.
Жрецы Одина расступились. За ними последовала простоволосая и босая костлявая старуха в длинной серой свите, с посохом, украшенным костями. Именно таком виде многие таны и венеды представляли себе смерть. Воины стального клина за Йормунрековой спиной с лязгом шагнули вперед.
– Ой, как жить охота
[108]
, – заметил Снари.
– Ватага? – Горма снова зашатало, чтобы не упасть, он оперся на меч, как та старуха на клюку, завершавшуюся частью чьего-то позвоночного столба.
– Кривому нужно будет вернуться в Этнедаль, Кривой обещал, – с нетроллиным сомнением в голосе сказал тролль.
