Ворон одним глазом, в котором багрово отражался огонь, глянул на пыточные принадлежности, и сказал:
– Все мы только орудия в руке Всеотца.
Впрочем, Горм заподозрил, что звук мог исходить и не от птицы, а от сидевшего в кресле. Тот был облачен в длинное черное одеяние. Клобук скрывал лицо, а длинные рукава – руки.
Конунг оправил рукой бородку и уточнил:
– Что я тебе приказал, то ты и сделал, так?
– Да, конунг! Слово в слово!
Воспитанник и ученик Торлейва рассмеялся.
– Эйольв, еще пиши. Я наказываю за невыполнение приказов. Я не стану наказывать того, кто выполнил мой приказ слово в слово. Только вот что, Эцур… Мне не нужны карлы с избытком ума, но столько дури, сколько ее в твоей жабьей голове, это уже слишком. Ты больше мне не служишь. Бери свой рабами заблеванный снеккар, и чтоб духа твоего здесь не было.
– Но конунг… Конунг… – Эцур упал на колени.
– Поймаешь Эгиля, тогда можешь вернуться. Биргир, помоги ему спуститься по лестнице.
Вместо того, чтобы встать, Эцур шустро побежал к лестнице на четвереньках. Подоспевший Биргир успел дослать его в направлении ступеней мощным пинком в зад. Вопль бывшего карла вызвал легкую улыбку на лице владыки.
– Что ж, раз Синдред убит, и во славу Одина, Реккаред, видно, уже послал ратную стрелу. Пойду на Толаборг, пока их дружина не собралась.
– Во славу Одина, – повторил вроде бы уже точно ворон.
– Кормилец Воронов не поднимется по Тегаре до Толаборга. Слишком глубоко сидит, – заметил Торлейв. – На мель сядет от города вик за семьдесят.
– Кормилец Воронов останется здесь, как и другие наши корабли.
– А на чем пойдем? – спросил Гудбранд.
– Это у меня схвачено.
– Конунг, есть другая забота, – вступил Горм. – Сколько карлов ты берешь, и на сколько дней?
– Две с половиной тысячи, и пропитание им нужно только на дорогу. Дальше Гуталанд прокормит.
– На две с половиной тысячи в Скиллеборге дорожных запасов хватит… – Горм замолчал, считая в уме. – На десять дней, и это считая ржаную и полбенную муку. Что с мукой на корабле делать? Болтушку разве что? С нее не навоюешь.
– Да, болтушка не просяная каша с клюквой и лососиной, – согласился Гудбранд.
– До устья Тегары на драккаре сейчас хода от силы шесть дней, – заметил Торкель. – Ветер устойчивый, волна низкая.
– Не на драккарах пойдем, – напомнил старый кораблестроитель.
– А на чем? – снова спросил Гудбранд.
Йормунрек ответил словами из «Речей Высокого:»
– «Должен один
знать, а не двое, —
у трех все проведают.
[118]
»
Гудбранд своевременно заткнулся.
«Военный совет называется…» – возмутился Горм. – «Нужны этому простуженному на всю голову наши советы, как мамонту летом печка. И про Этлавагр наверняка что-то не договаривает – стоило Торлейву красных конунгов помянуть, морда у губителя родни сделалась чисто как у той жаблацмоки, что воробышка съела. Как же, у Йормунрека нашего все схва-а-ачено.»
Вспомнившаяся ярлу притча о воробышке была рассказана Бушуихой на пиру в честь того, что Святогор закончил наконец работу над Гормовой справой. Означенная птичка замерзла зимой почти до смерти и упала на проезжую дорогу, где на нее нагадил ездовой лось. От тепла в куче помета воробышек согрелся, поклевал каких-то недопереваренных лосем семян, и на радостях запел. Песню услышала прятавшаяся в лесу жаблацмока, тут же выкопавшая певца из помета, сожравшая птичку, и напоследок закусившая дерьмом. Как случалось со сказами бабушки, у притчи было никак не меньше трех толкований, и все довольно мрачные. По крайней мере два как назло неплохо подходили к нынешнему положению Горма. Не всяк, кто тебя обгадил, враг, раз. Не всяк, кто вытащил тебя из дерьма, друг, два. Сидишь в дерьме, так не чирикай, три. В благоразумном согласии с последним толкованием, ярл оставил возмущение при себе и продолжал слушать.
– По пути можно взять Ологит, там разжиться снедью. Рыбой и еще чем, – предложил Берг-Энунд. – Это почти в устье. Заодно сквитаемся за их помощь Бейниру.
– Так его осадить, чтоб до Толаборга весть не дошла, вряд ли удастся, – Торлейв был явно не в восторге от предложенного. – У гутанов не только гонцы. Они голубей выращивают на крыше дворца Балтингов, потом привозят в клетках в крепости на окраинах. Когда надо, привязывают к лапке черную ленточку с вестью и выпускают. Птица летит прямиком в голубятню, где выросла.
– На голубей найдется управа у тех, кому благоволит владыка мертвецов, – снова раздалось со стороны кресла с вороном на спинке.
Теперь уже не только Эйольв сидел скрючившись и только что не стуча зубами от страха, но и Торкель судорожно сглотнул, как будто чем-то подавился.
– Пойду с двумя тысячами лучших воинов, – сказал конунг. – Это на сколько дней достанет еды?
– На тринадцать можно растянуть, – ответил Горм.
– Как раз до Толаборга без остановок. Гутаны народ мрачный, робкий, послушный. На столицу руку наложу – весь Гуталанд мой. А пятьсот воинов здесь оставлю, с Биргиром. Заново пройти по Килею, и еще пару сотен карлов с их отродьем перевешать.
– А за что? – не выдержал Горм.
Конунг ослепительно улыбнулся, глаза его зажглись. «Не иначе, тараканы в голове что-то празднуют,» – решил старший Хёрдакнутссон.
– Очень наводящий на мысли вопрос, – Йормунрек кивнул в сторону новоиспеченного ярла Скиллеборга. – Проще всего за шею, но разумнее ли? Петля на шее или позвонки ломает, или подъязычную кость. Повешенные вмиг дохнут – никакого веселья. Да и тем, кто на расплод оставлен, урок слабоват. За руки или за ноги – уже лучше. На крюк еще занятнее, но это надо делать умеючи, чтоб ненароком легкое не проткнуть. Пора, пора, а то тех, кого я раньше повесил, уже по большей части птицы расклевали…
– Лишь мрачноперый
Черный ворон
Клюет мертвечину
Клювом остренным.
[119]
«А это он откуда?» – подумал Горм, разглядывая говорящую плицу.
Вроде бы ворон продолжил, почему-то слегка изменившимся голосом:
– Тому, чьим именем усердно приносятся жертвы, длиннобородый странник даст победу в завоеваниях.
– И поможет удержать завоеванное, – добавил конунг. – Страх в этом деле очень к спеху. Бейнир вот не понимал, за что и поплатился. Его все любили?
– Ну, не то, чтобы прямо все, – осторожно ответил Горм. – Не Родульф, например…
– Любили, – продолжал Йормунрек. – И все равно, к концу скиллеборгской осады, тысяча его карлов шла против Бейнира в моем войске. Потому что пока ты даришь кому-то наделы, коней, и серебро, он будет тебя любить, а стоит явиться какой нужде, так тут же от тебя отвернется. Любовь поддерживается благодарностью, а чернь по природе неблагодарна. Конечно, лучше, чтоб тебя и любили, и боялись, но для этого нужно время. На скорую руку, одного страха хватит. А главное в этом выборе, что чернь может любить меня по своему усмотрению, зато будет бояться – по моему.
