– Нертус, – только и смог сказать Оди, поочередно коснувшись рукой лба, груди, и уда.
Спустившись обратно к Волку Бури, Эгиль поднялся по сходням и втянул их за собой.
– Куда теперь пойдем? – спросил Торфид.
– В Туле, отца увидеть, пока он не помер, и Асгерд, пока меня не убили.
Глава 66
Подковки на сапогах Горма постукивали по камням набережной. Сапоги недавно стачал Каппи, чтобы переплюнуть гутанского сапожника Сегго. Помимо ножен в одном голенище, они были снабжены парой подпружиненных лезвий, спрятанных в подошвах, и притом сидели, как влитые. Еще несколько дней назад, ярл шел бы на зов конунга вверх во дворец, а не вниз к гавани, но после того, как пожелавшие остаться неизвестными доброжелатели отправили во дворец подарок в виде бочки дыхания дракона (ночью, из камнемета, с зажженным фитилем), Йормунрек внезапно решил, что этлавагрская роскошь ему надоела, и перебрался обратно в свой покой на Кормильце Воронов. Решение было крайне своевременным – в городе начались распри между двумя воровскими братствами, главарь одного из которых якобы был ярлом, приближенным к низверженной красной владычице. Это братство отреклось от поклонения Одину, в то время как второе братство клялось его именем. Разногласие вызвало резню, в ходе которой члены обоих братств стремились как к взаимному истреблению, так и (вне зависимости от их отношения к восставшему северному богу) к уничтожению подвернувшихся танов, нуитов, сноргов, гутанов, и венедов, известных туземцам под совершенно необоснованно обобщенным и крайне нелестным именем «варвары.»
Поводом для отречения первого воровского сообщества от Одина стали слухи, что красная владычица Тира не погибла, а вопреки Одиновой воле спаслась из пучин милостью Калидофоро, как этлавагрцы называли Эгира. Учитывая, что отдельные куски корабля владычицы долетели до судов, находившихся в двух рёстах от места взрыва, последнее было крайне маловероятно. Дева, оставшаяся в роду последней, ведет в бой отцовских домовых карлов, чтоб защитить кров, и гибнет в волнах вместе со всей дружиной. Чрезвычайно достойная смерть, вызывающее вящее уважение и светлую печаль. Горм даже начал о ней что-то складывать. Настроение ярла было существенно приподнято вестями от отца и мачехи, не говоря уже о брате и сестричке, вместе со знаменитым Ушкуем объяснившим тайну исчезновения энгульсейских кнорров и то ли открывшим, то ли заново открывшим целый материк. Конечно, паршивцы тут же отправились обратно во Фрамиборг, не говоря уже о том, что свадьбу сыграли наспех, наполовину тайно, и, естественно, не познакомив старшего брата со всеми захваленным женихом, заломавшим медведя и бегом догоняющим оленей.
Трудно было их в том винить, учитывая многочисленные неясности в обстановке по эту сторону Завечернего моря. По приближении к Кормильцу Воронов, даже подковки на новых сапогах стали стучать как-то уныло. «Я плакал, потому что у меня не было сапог,» – вспомнил Горм присловье Сегго. – «А потом увидел мужа, у которого не было ног.» Уныние, впрочем, не распространилось на крайне жизнерадостных и по крайней мере наполовину безумных шаманов с запада, уверенных, что им зачем-то надо познакомиться с Йормунреком и понять, тот ли он, на кого указали в связи с каким-то сложным колдовством винландские духи и энгульсейские покойники.
– Дух Бергтунплотника погостил дома и отправился дальше с мной, потому что его по-прежнему преследуют атшены, – Саппивок как раз заканчивал рассказ о покойнике, по энгульсейскому морскому обычаю сожранном драуграми-соотечествениками. – а Диеравдова подарила мне вот что.
Шаман указал на висевшее на его груди серебряное изображение богини со снопом колосьев, видимо, Нертус.
– А янтарный оберег откуда? – Горм указал на здоровенный, вершка в два, желтый круг, отягощавший соседний гайтан.
– Длинный Хвост из вашего моря вытащил. Мудрая женщина Благутатеща говорит – Хармерморскаядева послала, – объяснил шаман.
Саппивок, несмотря на осень, жаловавшийся на нестерпимую жару, из одежды имел на себе только непромокаемые порты (немудрено – в таких и осенью седалище упреет), нерпичьи сапоги до колен, и двухпудовую, если не тяжелее, выдру на плечах. Его мощное (тоже немудрено – такую зверюгу все время таскать) туловище было покрыто замысловатым переплетением белых, красных, черных, и синих узоров, местами поднимавших кожу рядами бугорков. Такие же бугорки, только побольше, шли по скулам, вдоль бровей, и по подбородку, придавая широкому и плоскому лицу шамана сходство с устрашающей личиной какого-нибудь венедского лесного божка. На кистях рук, предплечьях, и плечах, узоры пересекали белые полосы многочисленных шрамов, судя по виду, полученных не в бою, а на охоте – во взаимном расположении полос читались следы когтей и зубов. Ученик шамана Неррет был одет еще и в замшевую рубаху – как объяснил Саппивок, не из-за осеннего холодка, а потому что стеснялся частичного отсутствия узоров на коже, свидетельствовавшего о незаконченности его обучения как шамана. На лице Неррета, узоры напротив имелись в некотором избытке, темные вокруг глаз, светлые вдоль лба и на щеках, напоминая о каком-то звере – барсуке, не барсуке…
– При Йормунреке, слушайте больше, говорите меньше, все целее будем, – остерег шаманов Горм, вступая на сходни.
Покой Йормунрека находился в ярусе под кормовой боевой площадкой Кормильца Воронов, куда вела узкая лестница, как обычно, охраняемая парой мёрских дуболомов. Горм кивнул охранникам, те без особого почтения расступились, выдра перебрала лапами, Саппивок двинул плечом, черно-белый кит на его левой лопатке махнул хвостом, и шаман поднялся по лестнице, Неррет и ярл за ним.
В покое, помимо конунга, призвавшего Горма, чтобы поглазеть на шаманов, присутствовали Торкель, Гудбранд, Торлейв, Фьольнир, и, судя по приглушенной возне и звяканью, кто-то еще, скованный цепью, но с этим до конца не смирившийся, за перегородкой в почивальне. Лоб конунга был украшен длинной свежей царапиной, зашитой несколькими стежками особой дратвы из овечьей кишки, обработанной золой и уксусом – какой-то хитростью, эта дратва сама рассасывалась в швах. Братоубийца говорил:
– Нет, Фьольнир, просто ее задушить в дар Одину, этого мало! Я хочу с ней так расправиться, чтоб весь Этлавагр, нет, весь круг земной про то годы помнил! Чтоб она месяцы мучалась!
Рука Йормунрека потянулась к шву.
– Я ее на дыбе запытаю!
– Конунг, на дыбе, она у тебя дня не протянет, – возразил Торлейв. – Помнишь, когда нам этлавагрского грамотника украли, как его…
– Фене, – напомнил якобы ворон.
– Так он у тебя на третий день помер.
– Но сколько полезного успел рассказать! – воспоминание явно было приятным конунгу. – И так забавно кричал, когда я ему второй глаз вырвал… О, Горм! Давай ее опять отдадим твоему троллю! Только на этот раз, я буду смотреть!
«Кром, опять он какую-то подневольную деву терзает,» – Хёрдакнутссон непроизвольно поморщился. – «И как я в этот раз отбрешусь? Смотреть он, видите ли, будет!»
– Так тролль ее вообще вмиг на кусочки порвет, – напомнил Торлейв. – Получится, зря я тебя останавливал.
