– Тогда нос отрезать! И уши! Тупым ножом!
Горм невольно передернулся.
– Что-то такое уже Сигвальд Эйнарссон сделал с одной из двух пастушьих дочерей. Скажут, ты ничего нового придумать не смог, – остерег Гудбранд.
– Какого свирепого и уродливого вида дикари! – сменив предмет, восхитился Йормунрек. – Эти плоские лица, бугры, и раскраска у них от природы?
– Нет, бугры и узоры они медленно и мучительно наносят особыми приспособлениями, – объяснил ярл. – На это месяцы уходят.
– Мучительно? – переспросил Йормунрек.
– Полую костяную иглу, смоченную в едкой и вонючей смеси, сотни раз протаскивают под кожей, – попытался вспомнить рассказ Саппивока Горм. – Даже сильные воины кричат от боли. Они наносят эти узоры, чтобы доказать свое мужество и отпугнуть своим видом злых духов.
– А что это за зверь? Какая у него толстая и глупая морда!
Саппивок явно хотел вступиться за Длинного Хвоста, но пока шаман искал слова, старший Хёрдакнутссон ответил за него:
– Это выдра, приручена наподобие собаки, только не для охоты, а для рыбалки.
– А что за костяная палка? – конунг указал на дудку, с коей был неразлучен Неррет.
– Дудка из моржового уда.
– Они в моржовый уд дуют? И вот эти дикари и сожрали два кнорра полудохлых энгульсейцев?
Пока Саппивок соображал, в чем его обвинили, Горм опять ответил:
– Кнорры они как раз не ели…
– Не ели! – возмущенно подтвердили, не совсем понимая, что, шаман и его ученик.
– Так их тоже можно приручить и выучить немного говорить? – удивился конунг.
– С некоторым усилием, – быстро ответил Горм, за спиной отчаянно подавая рукой знаки Саппивоку.
Лицо конунга озарила улыбка:
– Я придумал! Отдам ее твоим дикарям, они ее одновременно замучают и изуродуют! Пусть сделают ей такие штуки под кожей, как у них в обычае, да побольнее, а ты проследи! Через три месяца, чтоб показали работу, и чтоб всяк, кто увидел, ахнул, и всю жизнь потом вспоминал!
Ярл старался сохранять безучастное выражение лица, но, судя по всему, не преуспел, потому что Йормунрек обрадовался еще больше:
– Не нравится? Сделаешь, как скажу! Ты клятву дал, мне служить!
«Кабы не то слово,» – подумал Горм, – «я б тебе, злыдню мозгостылому, сейчас голыми руками шею свернул.» Конечно, с осуществлением этого намерения могли выйти затруднения – начиная с охранников и кончая тем, что Йормунрек был не слабее, чем старший Хёрдакнутссон, на вершок выше, и с руками тоже на вершок подлиннее, но, не будь слово дано, осознание всего этого все равно не удержало бы ярла от попытки. Как назло, ворон Фьольнира укорил:
– Крепкие были
попраны клятвы,
тот договор,
что досель соблюдался.
[159]
Чрезвычайно довольный собой, братоубийца удалился за перегородку. Цепь снова звякнула, и конунг показался вновь, по полу волоча за собой тоненькую темноволосую деву в легкомысленной позолоченной (или вообще золотой) обувке, известной в Этлавагре под названием «сандалии,» и в разодранном в паре мест хитоне из драгоценного полупрозрачного шелка, перепоясанном кушаком с уже точно золотым шитьем. Одно из ее перекрученных цепью запястий распухло и побагровело, свидетельствуя о возможном переломе. В этом случае, несчастной должно было быть отчаянно больно, когда Йормунрек тащил ее, но она мрачно молчала. Дернув за цепь вверх, конунг поставил пленницу на ноги. Дева тряхнула кудрями и одарила конунга, ярла, и прочих присутствовавших полным презрения взглядом больших зеленых глаз. Каким-то образом, несмотря на разницу в росте существенно не в ее пользу, она ухитрилась смотреть на Горма сверху вниз.
– Так кто… – ярл осекся.
Он уже видел это лицо, изображенное на серебре, но художник, хоть и отменно постарался, не смог передать всей его красоты. Это было очевидно даже в присутствии сложной смеси боли, гнева, и пренебрежения, не особенно подобавшей тонким, чеканным чертам девы.
– Тира Осфосдоттир, – Йормунрек только что не лопался от самодовольства. – Твоя пленница, держи!
Он кинул конец цепи Горму.
– Так выходит, горожане…
– Да, как-то ей удалось спастись.
– А как ты…
Конунг, не в силах дольше бороться с натиском тараканов, заржал:
– Мне ее выдал ее же предводитель войска – решил, чем отправляться вместе с хозяйкой в изгнание или собирать новое войско и поднимать восстание, ему лучше будет, если я его поставлю ярлом в Этлавагре!
– А ты…
– А когда мне предатели были нужны? Вот его-то я сейчас на дыбе и запытаю! Верная трупорешина! Все, забирай своих дикарей и эту камышовую кошку! Торлейв, пошли стражу за Леонтоде! Нет, ну это просто праздник какой-то…
Глава 67
Серое небо и серые утесы отражались в сером море. На воду, на крыши хором и ухожей, на остовы недостроенных кораблей, и на серую землю падала смесь мелкого мокрого снега с холодным дождем, известная под более коротким именем дряпни. Дневной свет, даже через большое – три пяди на две – остекленное окно, был ненамного сильнее огня висевшего на цепи под потолком трехфитильного светильника. Из гридни под крутой гонтовой крышей, на которую с шелестом сыпалась дряпня, Ушкуй бросил взгляд на гавань, где с полдюжины конопатчиков радели о швах в брюхе Пря́мого, кренгуемого на пологом песчаном берегу вместе с несколькими стругами и одной бодричской ладьей.
– Напиши мне семь, два, и девять, – сказал он Букану, на корточках склонившемуся с писалом над куском бересты.
Высунув от старания язык, тот принялся водить по бересте.
– Вот!
– И что вышло?
На бересте, в окружении трех знаков, скакал палочный всадник на палочном коне, копьем поражавший палочного неприятеля. Всадник был обозначен как «Быкан,» а враг как «Емурнек.»
– Неплохо, только это не семь, а шесть. Смотри, как проверить. Посчитай, сколько углов. Ты нарисовал четырехугольник и разделил пополам. Считай углы.
– Шесть?
– Верно, а семь будет вот как, – на другом куске бересты, Ушкуй начертил четырехугольник и добавил к нему треугольник. – Напиши мне теперь четыре и одиннадцать.
Букан нарисовал четырехугольник, потом – еще один, разделил его пополам продольной чертой, и прилепил сбоку треугольник:
– Вот! А дюжина будет так?
Мальчонка нарисовал третий четырехугольник побольше и разделил его крест-накрест на четыре треугольника. Его отец улыбнулся.
– Верно, а этого я тебе даже не показывал. Ну, раз ты сам дошел до дюжины, надо открыть тебе тайну.
