Глава 89
Поздним летом, и на острове Притеника дождь время от времени прекращался, а в небе даже появлялось солнце. Цвета и запахи сельской местности были сильными и (что касалось последних) если не приятными, то по крайней мере свежими. В полях что-то неизвестное Защитнику Выдр зеленело и собиралось колоситься. У дороги росли и вовсю пахли более понятные растения – жимолость (сильнейшее мочегонное), шиповник (масло полезно при язвах), лютики (Тиранасса и Гороботаник умели делать из них яд, впрочем, мало сыскалось бы того, из чего эти двое не могли сварить отраву), и купырь (неплохое противозудное). Генен задумался о целесообразности обмена с автохтонами: лекарственные растения (чьи волшебные свойства дополнительно усилились бы за счет путешествия через море) на моржовую кость, по которой местные умельцы довольно сносно резали. За один средний клык можно было получить целую горку скиллингов, предметов красивых, но практически в основном бессмысленных (разве что собрать по паре, слегка расплющить, просверлить дырки, прорезать щели, привязать ремешки, и таким образом получить очки для защиты от снежной слепоты
[183]
). Тем не менее, в силу логически трудно объяснимой привязанности островитян к серебру, скиллинги можно было в свой черед выменять на просто несуразное количество стальных ножей, гарпунов, котелков, и лекарственных трав.
Стальной нож – вещь безусловно полезная, даже если металл для нее не пал камнем с неба, оставляя огненный след в воздухе, а жаром огня выгнан из кусков, отколотых от горы. И в том, и в другом случае инуа металла оказывался в родстве с инуа камня, огня, и воздуха. Лекарственные же травы были очень нужны энгульсейцам (как называло себя гостеприимное, но хилое и тощее местное племя), живущим в слишком теплом месте, едящим слишком много зерна и недостаточно рыбы, и потому все время болеющим, но совершенно излишни для Инну, обитающих в здоровом климате (как говорил Киркосхоласт), правильно питающихся, и оттого не знающих никаких хворей. Рыбий Глаз, и тот после принятия в одно из племен, живших у внутреннего моря, перестал хворать. Защитник Выдр решил, что предпочтительнее выменять моржовую кость на котелки, письменные принадлежности, и ножи.
Нож Бергтунплотника привычно висел на бедре. Шаману вспомнился последний разговор с духом, выглядевшим после смерти Йормунреконунга и рассеяния части губительного колдовства значительно лучше, чем раньше – у него появилось лицо. Кого еще только не было в этом видении – даже Открывает Глаза, Как Нерпа, ненадолго показалась, правда, в виде смешливой и озорной девчонки. Такой она была, когда Брат Косатки впервые с ней познакомился, и такой снова стала в краю духов за небом. Но и в новом (вернее, старом) облике, старушка сохранила редкостную зловредность. Причина, по которой ее дух нашел дух Защитника Выдр, была в том, что Открывает Глаза, Как Нерпа, соскучилась по Брату Косатки. Девчонка-старушка просила Защитника Выдр скорее вернуться домой, чтобы старый шаман мог наконец отправиться к ней за небо, вместе петь, плясать, и играть в мяч. Дела до того, что генен еще не может отправляться за море, ей совершенно не было.
Подымающий Уусик (в прошлом Объелся Кеты) тоже повстречался Защитнику Выдр в его последнем путешествии в мир духов, главным образом, чтобы поделиться своими соображениями о правильных узорах под кожей для разных заморских племен – гутану никак нельзя делать то же, что венеду. Новоиспеченный шаман уже приобрел двух собственных учеников, которые собирались отправиться вместе с ним на северный берег Большой реки. Одного звали Бека, из племени Само. Само жили на севере, ездили на собаках, пасли оленей, ловили рыбу, в общем, производили впечатление чрезвычайно разумного народа. Второй ученик, вернее, ученица, звалась Авагиса из Ологита. Она увязалась за Подымающим Уусик в сон генена, где явила себя в виде гутанской девы с двумя парами рогов, раздвоенными копытами, и хвостом. В мире духов за ней безусловно чувствовалась сила.
Для того, чтобы самому вернуться к Большой Реке, к водопаду Мускусной Крысы, и рассказать защитнице зверят и хранительнице табу, что все ее задания выполнены, генену нужно было сделать две вещи – во-первых, как напомнил Бергтунплотник в видении, истребить значительно ослабевших, но все еще опасных атшенов еще на этой стороне моря, во-вторых…
Запряженный лошадкой возок тряхнуло, когда колесо наехало на камень. Длинный Хвост недовольно засопел и устроился на плечах у генена поудобнее. Дорога повернула, приближаясь к утесу, за которым показалось серо-синее море. Неразговорчивого (или очень робкого) молодого воина, управлявшего возком, звали Ренвардом, Он боязливо обернулся на генена и проронил:
– Близко. Вниз пешком.
Стук колес затих. Утес был по крайней мере такой же высоты, что и край ледника на берегу пролива во внутреннее море, открывавшегося к северу от устья Большой Реки, и сложен из ярко-белого, как свежий снег, камня. Начав спускаться по еле заметной тропе, Защитник Выдр даже потрогал поверхность скалы рукой, на которой остались белые следы. Длинный Хвост соскользнул с его плеч и запрыгал впереди. Над водой, отчаянно орали моевки, у одной из которых поморник в воздухе отнял только что пойманную рыбешку. Бросив ехидное «Кау!» на прощанье, более крупная птица взмыла вверх с добычей. Вместе с шумом волн, от подножия утеса, ветер донес и многоголосый писк, непохожий на голоса птиц. Услышав этот звук, выдра на миг остановилась, прислушалась, а затем тоже запищала в ответ.
Глава 90
Тинг в Хроарскильде собирался каждое равноденствие в Тингвелле – естественном углублении за пологим холмом, вершину которого венчало кольцо поставленных стоймя камней, древнее капище Крома, известное также как Холм Закона. По преданию, в середине кольца Кром похоронил Йокки, первого законоговорителя, чье подобие, изображенное на мамонтовой шкуре, до сих пор хранилось в подземелье под холмом. Каменная скамья Йокки стояла с края углубления. Ее сиденье за века было вытерто до блеска задами сменявших друг друга законоговорителей. Сварт Каменное Слово занимал место на скамье на шестидесяти семи тингах в тридцать четыре года своего законоговорительства, но старец не пережил последнего зимнего солнцестояния. С весны, его заменой был Роал Суровый, знаменитый тем, что принес закон в венедские земли в глубине материка.
– Роал против Сварта – все равно что холодный чердынский сапожник против Гвездослава из Волына, – пожаловался Соти Маленький. – Где тебе седая борода ниже пояса? Где тебе чернокаменная скрижаль?
– Что-что ты там про Гвездослава? – начал Каппи.
– Пустое, Соти! Борода короче, зато Роал не улетит, если дунешь, – перебил того Снари. – И в поединке неплох, наш молодой ярл сам видел.
Дружинники невольно взглянули в сторону переносной деревянной скамьи, где сидели Хёрдакнут, Горм, Тира, Хельги, Анкти, и Тайма. Старший ярл, его сыновья, и их жены выглядели, почти как будто снизошли в круг земной кто из Альвхейма, кто из Идаволля. Перед скамьей сидели две огромных белых собаки.
