– Подумает, что тот был с торговцами в сговоре? Гнупа, он вообще, говорят, не горазд думать…
– А. Тем временем мы через лес, к саням да к волокушам, вдоль моря, вверх по реке, и домой. Хитро, а без вранья.
– Горм и Виги говорили, от вранья, льды вернуться могут. – вспомнил Хельги.
– Может, не только от вранья Круг Земной неровно катится? – призадумалась Аса, оттопырив нижнюю губку.
Карли все не мог взять в толк, радоваться ему или грустить. С одной стороны, он шел вместе с наследниками ярла, неся сокровище, добытое в бою, где он и сам отличился, и мог невозбранно любоваться, как отражаются в дивных фиалковых глазах Асы небо, в котором плывут белые тучки, лес с белым снегом на черных ветвях, птицы в небе… Птицы, здоровенные черные вороны, уже слетелись полакомиться на голые изрубленные трупы налетчиков. Ладно, птицы пусть не отражаются… С другой стороны, если послушать разговор Асы с Хельги, он, Карли, хоть и здесь, да будто и нет его!
Хельги снова что-то вспомнил:
– Не только от вранья, правда. Еще от клятвопреступления.
– Вон Соти убили у Нидбьорг и Унн на виду, а их чуть не угнали в Свитью. Такое, может, еще хуже просто вранья?
– Ха! Мы же их отбили? Мы за наших карлов, они за нас, так заведено! Потом, у нас свидетель есть, если не околеет до равноденствия, на тинге раскажет, что его Гнупа нанял на нас набегом идти, против обычая.
– Верно, но если ты, например, взял у соседа серебра в долг и в срок не отдал, все тебя осудят, да еще на тинге могут наказание назначить. Если ты нанял кого у соседа скотину украсть, тоже наказание есть. Нанять вора не овцебыков, а бондов в угон свести – дело и вправду неслыханное. Но если ты того же соседа в его палате запер и сжег… Раз это, наоборот, в обычае, значит, и осуждения тебе нет?
– Тебя не осудят, но если соседовы друзья и родичи за него не отомстят, им-то как раз от позора ввек не отмыться, так?
– Но тогда выйдет, ты соседа сжег, тебя потом сожгли, кругом одна беда да убыль, правильно ли это?
– Да нет, я ж сперва подумаю, что ж со мной будет, если соседа спалю. Выйдет, и сосед не в обиде, и я цел.
– Так то ты, а Гнупа… сам же говоришь, он думать не горазд…
– Тоже правда, – Хельги ненадолго погрузился в размышление. – Или вот те шестеро немых… Они даже не могут рассказать, в честном ли бою их взяли в неволю, или каким обманом…
– Хельги! Хельги! Хельги-добродей! – закричали вдруг со снеккара Домослав и еще несколько лютичей.
Хельги обернулся и увидел, что гребцы встали и отталкивались от причала веслами. Домослав и двое других возились у мачты, еще один рыбак резал на колодках другого ремни, на носу снеккара у горшка с лутефиском склонились на коленях четверо, руками запихивая себе в рот полупрозрачные вонючие куски.
– Помог, помог нам Сварог-то! – крикнул Домослав. – Тебя послал!
Глава 11
– Плохое это дело, что мне приходится твою кожу прошивать, Белый Ястреб, – приговаривал Брат Косатки, орудуя тонкой костяной иглой, в ушко которой была продета прядка барсучьего волоса, обмакнутая в краску, сделанную из сажи, смешанной с тюленьей мочой.
– Ой, почему? – Белый Ястреб был и рад получить повод в голос ойкнуть, и действительно несколько напуган.
– Это должна делать уважаемая старая женщина. Открывает Глаза, Как Нерпа, вот она умела прошивать кожу такими узорами, что не только молодые женщины из соседних племен к ней приходили – даже живущие в длинных домах знали о ее искусстве. Но ее очаг теперь на острове за небом. Звезды зажигаются, я думаю, обаче: вот она сейчас у одной из них сидит с парой собачек, ест кету с вороникой, может, на меня смотрит.
Изрезанное морщинами лицо Брата Косатки озарилось воспоминанием. Утопил Гарпун тоже напряг память, но в его голове Открывает Глаза, Как Нерпа сохранилась только как хитрющая и вреднющая беззубая старушка, славная не столько замечательным умением наносить узоры под кожу, что правда, то правда, сколько редкими способностями к наговору и к сглазу. Такой старушкой Открывает Глаза, Как Нерпа была на протяжении всей жизни ученика генена, пока наконец одним утром не проснулась. Когда-то должна была и она быть молодой, но Брат Косатки наверняка был единственным, кто еще помнил ее черные косы и белозубую улыбку.
– Но ты не молодая женщина, Белый Ястреб, ты сильный охотник, и тебе узор под кожей нужен не для красоты, а чтобы враждебные инуа не украли твою силу. Сила в тебе выросла, значит, нужно и к узору добавить. Краска из сажи, чтобы отпугнуть духов. Краска из тертого черного камня, чтоб узор брал у инуа камня силу. Краска из тертого красного камня, чтоб получить помощь от инуа огня, и руки-ноги в холод не отморозить. Тюленья моча…
– Ой, моча зачем? У меня от нее уже глаза слезятся! Ой!
– Моча – против мелких инуа всякой заразы, чтобы не вошли с краской тебе под кожу. А топленое тюленье сало – чтобы игла лучше скользила…
– Ой, а я слышал, с плохим узором на теле, не пустят тебя на остров за небом! Правда?
– Правда, но об этом тебе незачем волноваться. Я знаю правильные узоры. Когда Открывает Глаза, Как Нерпа училась своему искусству, я сидел и вместе с ней смотрел, что и как делала Сильная Лосиха, как сейчас Утопил Гарпун смотрит, что я делаю. Кроме меня, все те, кто носил ее узоры, уже или перетягивают веревку, играют в мяч, и пируют на острове за небом, или охотятся на жирных карибу и исполинских ленивцев на равнинах глубоко под землей. Никто не остался мыкаться бесприютным духом и не попал в плохое место, где оказываются все те, кто растратил свои жизни, прожив их без удовольствия и толка. Или бился, как рыба об лед, когда мудрая женщина прошивала их кожу узором. Сиди тихо, сильный охотник, с этим плечом и этой краской мы почти закончили. Сейчас мой ученик повторит узор другой краской.
– Моя краска сделана из черного камня, – объяснил Утопил Гарпун. – Вот этим костяным шилом я буду прокалывать твою кожу, а вот через эту дикобразовую иглу впрыскивать в проколы краску. Мой узор будет в свете солнца черным, а в свете очага красным. Он берет силу у двух инуа. Он укрепит твои кости, чтобы они были крепкими, как черные камни у воды, и твои мышцы, чтобы они были сильными, как у моржей, что греются на этих камнях.
– А есть узор, чтобы от него уд был, как у моржа? – спросил Белый Ястреб.
– По размеру, по крепости, или по вкусу? – осведомился Брат Косатки, сощурясь. – Со вкусом, помочь точно не смогу. С размером, тоже вряд ли. У моржа, у тюленя, у нанука уд поднимает кость-уусик.
Брат Косатки вынул из мешка бубен и положил его у стены иглу поодаль от очага, рядом с которым в его свете и свете пламени, горевшего в пяти жировых светильниках, Утопил Гарпун поочередно пронзал кожу на плече Белого Ястреба шилом и полой дикобразовой иглой с краской внутри. Еще порывшись в мешке, генен достал из него здоровую костяную дудку длиной с вытянутую руку, отер ее рукавом внутренней кухлянки, и заиграл. Звуки волшебной дудки наполнили внутренность иглу, таинственно дрожа на грани между несколькими мирами. Время замедлилось, затем ускорилось, затем вернулось к обычному ходу. Остановив игру, Брат Косатки показал дудку охотнику и объяснил:
