– Как здоровье великолепного и благородного тирана Килии? – следуя обряду, ответил Алекторидео. – Как здоровье его посла? Был ли посол достойно принят сановниками и предводителем войска? По нраву ли послу приставленная к его особе челядь? Не случилось ли чего из ряда вон выходящего или печалящего на пути к ступеням порфирового чертога? Наша надежда, что вы покинете его преддверие в веселии…
Обмен приветствиями и пожеланиями взаимного благополучия должен был продолжаться еще с полчаса, но хаотическая сущность варвара не могла быть долее сдержана. Он поднялся с колена и перебил брахилогоса, с варварским выговором и поистине эпической грубостью:
– Сделал дело, и уходи, писарь – время не терпит, и Норны не ждут. Письмо Бейнира, которое я привез, только для ушей наследницы, наместника, и предводителя войска.
Алекторидео открыл рот, закрыл, покраснел, побледнел… Диэксагог скрестил пальцы рук на брюшке и произнес:
– Из уважения к почтительной просьбе Бениро, тирана Килии, и в знак благодарности за труды, тебя утомившие, Алекторидео, оставь этот покой на полчаса, и составь указ, награждающий тебя, – наместник на миг задумался. – пятью зеугариями
[97]
земли с лучшими оливковыми деревьями.
Исходя из его вида, «писарь» предпочел бы подачку в пару раз побольше, но тем не менее, он низко поклонился перед наместником, Тирой, и военачальником, очень приблизительно воспроизвел поклон в направлении варвара, и покинул палату. Рандвер протянул Тире свиток, чтобы та могла удостовериться в целости печати. Письмо было запечатано не просто воском, а смесью воска, смолы, охры, и золотых чешуек, в которой был оттиснут тигр, под финиковой пальмой терзающий поверженного двугорбого верблюда. Тира где-то читала, что тигры водятся далеко на восток от Лимен Мойридио, а верблюды – в северо-восточной части Нотэпейро, так что встреча двух зверей и вправду должна была быть достаточно редким событием, что, видимо, и объясняло, как она оказалась на печати прадеда Бениро. Сломав печать, наследница передала свиток обратно послу. Тот развернул его, потер нос, повернулся спиной к оконному проему и начал читать:
– «Наследнице багряного престола Тире дочери Осфо, диэксагогу Дамонико Телестико, и картопатриосу Леонтоде, приветствия от Бениро сына Дрого, также прозванного «Слюнявый,» повелителя Килии.»
– Форме не следует. В начале письма, обращенного к хранителям входа в порфировый чертог, должны быть приветствия, пожелания процветания, и так далее. Писарь бы опечалился, – не без злорадства шепнул Тире картопатриос. – И себя не щадит. Бениро должен ненавидеть прозвище «Слюнявый.»
Во взгляде Леонтоде присутствовала какая-то странность. Украдкой присмотревшись, наследница багряного престола нашла ее причину – зрачки военачальника были каждый с маковое зернышко. «Попрошу Горо с ним поговорить, а то как бы картопатриос не отправился в мистическое путешествие на запад,» – решила Тира. Рандвер читал дальше:
– «В третью неделю месяца Мерсугур, флот Эрманореко сына Хаконо, братоубийцы и вешателя, тирана Кронии, пришел к берегу Килии и вступил в битву с моим флотом у входа в гавань Кефалодион. Через два дня, мой флот был уничтожен. Эрманореко предал Кефалодион и его жителей, не успевших бежать, огню. Тиран использует новое оружие – оксибелы
[98]
, мечущие железные бочки, разрывающиеся на части. Моя дружина отступило в Скиллитион и держит там оборону против нападения с моря и с суши.»
– И мы про это узнаём через две недели с лишним? – пробурчал наместник. – Позор…
«Отозвать посла из Кефалодиона в знак возмущения было далеко не лучшей идеей,» – про себя уязвилась Тира. – «Останься там Корако, на неделю раньше точно бы услышали.»
Посол продолжал, неумолимо, как осенняя буря:
– «Без помощи Лимен Мойридио, Кефалодион падет через три недели. Тира дочь Осфо Мудрого, я прошу тебя не ради меня, а ради моего нерожденного наследника и ради других детей Килии, многие из которых уже остались сиротами. Суди меня сурово за то, что я последовал зову любви, а не требованию долга. Суди, но подумай, что станет с Лимен Мойридио после того, как Эрманореко захватит Килию, и знай, что Эрманореко и его жрецы мрака не щадят никого. Последняя надежда Скиллитиона – огненосный флот багряных гегемонов, гордость и ужас Пурпурного моря. Только огонь сифонофоров может развеять тьму, что сгустилась над Килией. Тира дочь Осфо, Дамонико Телестико, и Леонтоде, я прошу о вашей помощи и защите, на любых условиях.»
Закончив чтение, Рандвер положил свиток на стол, опустил голову, и замер в неподвижности.
После долгого и неприятного молчания, Леонтоде спросил:
– Сколько кораблей привел Эрманореко?
– Восемьдесят. Шестьдесят из Кронии, остальные примкнули по пути. Наши дромоны и драккары потопили дюжину, Корумо и его дружина – восемь. Его кормчий, смертельно раненный, велел привязать себя к рулевому веслу, таранил корабль Эрманореко и Тороливо Мудрого, и сильно его повредил. Сам Корумо несколько часов сражался с топором в спине, а когда знахарь предложил ему помощь, велел сначала обработать раны собаке. Бейнир властитель провел сутки, не вылезая из седла, созывая ополчение и пристраивая беженцев. Он приказал скинуть с возов драгоценные ткани и дворцовое убранство и посадить на них детей, оставшихся сиротами, – в голосе Рандвера смешались гордость и горечь.
– Ты сам видел новое оружие из Кронии? – полюбопытствовала Тира.
– Да, мегалея. Камнемет кидает рогатый бочонок из железа, тот падает на настил корабля и разрывается в огне и грохоте на сотни кусков, – Рандвер поднял рукав на левой руке, показывая уже начавшую заживать длинную рану, крест-накрест зашитую серебряной нитью. – С моего драккара из тридцати семи осталось в живых четверо, один из них ослеп.
– А что слышно о новой вере, что несут жрецы в черном? – вступил диэксагог.
– Разведчики рассказали, что после взятия Кефалодиона на пальмах вокруг дворца дроттары повесили без разбора воинов, женщин, детей, собак, и ослов, в количестве нескольких десятков, и оставили трупы висеть на прокорм воронам.
– Как хорошо защищен Скиллитион, и какие еще крепости в ваших руках? – продолжил расспрос наместник.
– Скиллитион стоит на утесе, и подступ к его стенам хорошо простреливается. Эрманореко несколько раз пытался взорвать стены, все неудачно. Наши метательные машины имеют перевес в дальности. Второй город, что пока стоит, это… – посол замер в замешательстве.
– Ну? – подбодрил его наместник.
– Я не знаю, как по-вашему он называется. Гадранбир, торговая гавань.
– Адранон, – диэксагог кивнул. – Сколько вы продержитесь? Почему Бениро писал о трех неделях?
– Обе крепости переполнены беженцами. Если снять осаду с моря, чтобы рыбацкие лодки вышли на лов, и корабли с зерном могли причалить, мы бы запросто простояли, пока последний воин и последний дроттар Эрманореко не сдохнут от старости. Но сейчас в Скиллитионе все, кроме воинов на стенах, уже живут на половинном пайке – горсточка фиников и две лепешки в день. Последняя еда кончится дней через двенадцать, огня для готовки и согрева не будет еще раньше. Шесть дней ушло у нас, чтобы дойти до Лимен Мойридио – ветры не благоприятствовали, и дрова кончились.
