Абдулла проводил взглядом ковёр, плавно скользящий над верхушками пальм, и предпринял последнюю попытку вразумить его.
— О несчастнейший ковёр! — тихонько окликнул он. — Я бы обращался с тобой куда как любезней!
Возможно, ковёр его услышал. А возможно, так вышло случайно. Только вдруг что-то округлое, слабо поблёскивая, перекатилось через край ковра и с негромким «тум» упало на песок в нескольких футах от Абдуллы. Это была бутылка с джинном. Абдулла поспешно потянулся к ней, стараясь при этом не слишком брякать и звякать цепями, и утащил бутылку в укромное местечко между собственной спиной и пальмовым стволом. И стал сидеть и ждать утра, чувствуя, что надежды у него изрядно прибавилось.
Глава восьмая,
в которой мечты Абдуллы продолжают сбываться
Едва солнце окрасило песчаные дюны бело-розовым светом, Абдулла вытащил пробку из бутылки с джинном.
Из горлышка заструился пар, забил струёй и взмыл вверх, приняв сине-лиловые очертания джинна, вид у которого был ещё более сердитый, чем раньше, если это вообще было возможно.
— Я сказал — одно желание в день! — провозгласил голос, подобный вою ветра.
— Да-да, но настал новый день, о сине-сиреневое сиятельство, а я твой новый владелец, — сказал Абдулла. — И желание у меня очень простое. Хочу, чтобы эти оковы исчезли.
— Стоило тратить желание на подобные пустяки! — презрительно бросил джинн и быстренько скрылся в бутылке.
Абдулла был готов запротестовать, что, хотя джинну такое желание и могло показаться скучноватым, но ему самому избавиться от цепей очень даже важно — как вдруг оказалось, что теперь Абдулла способен двигаться легко и при этом не звенеть. Он опустил глаза и увидел, что цепи исчезли.
Абдулла бережно заткнул бутылку пробкой и поднялся. Всё у него ужасно затекло. Чтобы заставить себя пошевелиться, ему пришлось сначала подумать о быстроногих верблюдах с всадниками, вихрем летящих к оазису, а затем — о том, что произойдёт, если спящие разбойники проснутся и увидят, что он стоит столбом, а оков на нём нет. Это заставило его тронуться с места. Ковыляя, словно старик, он подошёл к пиршественному столу. Изо всех сил стараясь не потревожить всевозможных разбойников, уснувших лицом в скатерть, Абдулла собрал кое-какой еды и завернул её в салфетку. Ещё двумя салфетками он привязал к поясу фляжку вина и бутылку с джинном. Последнюю салфетку он взял с собой, чтобы прикрыть голову от солнца — он слышал от путешественников, что солнце в пустыне чревато опасностями — и отправился, отчаянно хромая, в путь из оазиса на север.
От ходьбы затёкшее тело размялось. Теперь идти стало едва ли не приятно — по крайней мере, первую половину утра Абдулле шагалось легко: он думал о Цветке-в-Ночи, грыз на ходу чёрствые булочки и прихлёбывал из фляжки с вином. Вторая половина утра была уже похуже. Солнце плавало над головой. Сверкающее небо побелело и всё кругом заблестело. Абдулла начал жалеть, что не вылил вино и не наполнил фляжку из мутного озерца. Вино ничуть не утоляло жажду, наоборот, от него хотелось пить ещё сильнее. Абдулла смачивал вином салфетку и прикладывал её сзади к шее, но салфетка высыхала с удручающей скоростью. К полудню Абдулла уже решил, что умирает. Пустыня раскачивалась у него перед глазами и смотреть было больно. Он чувствовал себя головешкой, а не человеком.
— Кажется, Судьбе угодно, чтобы я наяву пережил все мои мечты! — прохрипел он.
До сих пор Абдулла полагал, будто продумал свой побег от Кабула Акбы, предусмотрев все детали, но теперь ему было ясно, что он и представить себе не мог, какой это кошмар — брести по слепящей жаре, когда пот заливает глаза, и каково это, когда песок загадочным образом проникает всюду, в том числе и в рот. К тому же в его мечтах ничего не говорилось о том, как трудно сверять путь по солнцу, если солнце находится прямо над головой. Крошечное пятнышко тени под ногами совсем не помогало определять направление. Абдулла был вынужден то и дело оборачиваться и проверять, ровная ли за ним остаётся цепочка следов. Это раздражало его, поскольку отнимало время.
В конце концов, Абдулле пришлось, невзирая на трату времени, остановиться и отдохнуть, присев в углублении между барханами, куда не доставало солнце. Чувствовал он себя по-прежнему куском мяса на Джамаловой жаровне. Он смочил салфетку в вине и прикрыл ею голову, глядя, как на его лучших одеждах остаются красные потёки. Абдулла уже давно уверился бы в том, что ему суждено вот-вот умереть, если бы не пророчество относительно Цветка-в-Ночи. Если Судьбе угодно, чтобы Цветок-в-Ночи вышла за него замуж, тогда ему, Абдулле, ничего не остаётся, кроме как остаться в живых — ведь он ещё не женился. Затем он подумал о том пророчестве, которое записал его отец. У пророчества могло быть несколько толкований. По правде говоря, не исключено, что оно уже сбылось: разве не вознёсся он выше всех жителей этой страны, взлетев на ковре-самолёте? Или пророчество всё-таки относилось к сорокафутовому колу?
Это соображение заставило Абдуллу подняться и зашагать дальше.
Днём стало ещё хуже. Абдулла был молод и силён, однако жизнь торговца коврами не предполагает долгих прогулок. У бедняги болело всё — от пяток до макушки, к тому же пальцы на ногах были сбиты до мяса. При этом один башмак немилосердно тёр в том месте, где был потайной карман для денег. Ноги у Абдуллы так устали, что еле двигались. Тем не менее, Абдулла твёрдо знал, что, покуда разбойники не начали его искать или не появилась колонна беговых верблюдов, нужно сделать так, чтобы между ним и оазисом оказался горизонт. А так как, сколько оставалось идти до горизонта, было непонятно, Абдулла всё ковылял и ковылял.
К вечеру на ногах его удерживала исключительно мысль о том, что завтра он увидит Цветок-в-Ночи. Это станет следующим желанием, которое должен исполнить джинн. Ещё Абдулла зарёкся пить вино и поклялся никогда в жизни не взглянуть ни на одну песчинку.
Когда спустилась ночь, он рухнул на бархан и уснул.
На рассвете зубы у Абдуллы стучали и он всерьёз тревожился, не отморозил ли себе чего-нибудь. Ночью в пустыне было не менее холодно, нежели днём — жарко. Однако Абдулла понимал, что бедам его скоро придёт конец. Он присел с той стороны бархана, где было потеплее, глядя в золотое зарево рассвета, и подкрепился остатками съестного и последними каплями ненавистного вина. Зубы у него перестали стучать, хотя во рту стоял такой дух, словно он принадлежал псу Джамала.
Ну вот. Сейчас всем бедам конец. Абдулла вытащил пробку из бутылки с джинном.
Наружу вырвался лиловый дым и сгустился в недружелюбные очертания джинна.
— Чему ты улыбаешься? — спросил голос, подобный вою ветра.
— Сегодняшнему желанию, о аметист среди джиннов, красотою оттенка превосходящий ирисы, — отвечал Абдулла, — Да освежится твоё дыхание ароматом фиалок. Я желаю, чтобы ты доставил меня к моей будущей невесте, к Цветку-в-Ночи.
— Да что ты говоришь? — Джинн сложил на груди дымные руки и повернулся вокруг своей оси, чтобы поглядеть во все стороны. К изумлению Абдуллы, нижняя часть джинна, уходящая в горлышко бутылки, скрутилась из-за этого движения, как штопор. — А где, собственно, находится эта девица? — раздражённо уточнил джинн, снова оказавшись лицом к Абдулле. — Никак не могу её найти.
