Сенсорное поле давало точные представления о положении и эволюциях «Ночной Охотницы». Падме рассчитывала нашу траекторию таким образом, чтобы в моменты коррекций, когда нас мог выдать ионный след, между нами и пиратским кораблём находился какой-нибудь астероид. Отключать гравитацию, свет и воздухообмен, как на «Горгулье», не требовалось: конструкция «Амидалы» изначально сопрягалась с данным стигиевым ядром, и маскировочная система идеально скрывала излучения всех вспомогательных систем. Довольно крупный, четырёхсотметрового размера, силикатный булыжник, непосредственно за которым прятались пираты, обходили на минимальной скорости, пользуясь бесследными плазменными двигателями.
– Вот они, голубчики, – пробормотал я, включая увеличение. – Как действуем?
– Ионками пользоваться нельзя, могут засечь слухачи основной эскадры, – отозвалась Осока. – Не все же они раздолбаи. Сделаем так. Приблизимся вплотную, я надену скафандр, выйду и выведу из строя гиперволновой передатчик. Затем ты, Алекс, из задней турели бьёшь по соплам двигателей, чтобы не смогли удрать. Ну, как тогда, с «Укротителем».
– Ясно.
– Падме, колодцем с ними соединяться не нужно, хватаешь лапами, и тащим на базу, там разберёмся.
– Поняла, – кивнула голограмма.
– Одно замечание, – сказал я.
– Да?
– Тащить, не обезвредив экипаж, не опасно? Вдруг они решат взорвать «Охотницу» и нас вместе с собой?
– Ну, кто сказал, что не обезвредив? Вскрыть люк колодца – десять секунд. Не волнуйся, мне приходилось делать такие вещи. С танками, правда, но разница невелика.
На нижней палубе я помог подруге надеть скафандр, подал шлем особой формы, специально рассчитанный под её рожки. Над люком стыковочного колодца располагалась конструкция из двух полуцилиндров один в другом, что-то вроде душевой кабины. Поворачивая вокруг общей оси внутренний цилиндр, можно было создавать закрытую шлюзовую камеру для выхода в безвоздушное пространство.
– Всё, спасибо, теперь иди к пушкам, – сказала Осока через стекло шлема и задвинула импровизированную дверь шлюза.
Пока я устраивался в кресле кормового стрелка, Осока успела выбраться наружу и уселась на край люка в позе пловчихи перед стартом. На контрольном экране я хорошо видел её лицо, перевёрнутое относительно меня: искусственная гравитация «Амидалы» снаружи не действовала, и для девушки понятия «верх» и «низ» становились чистой условностью. Падме осторожно продолжала сближение, пока между кораблями не остался зазор метров пятнадцать-двадцать, и остановилась. Я развернул стволы так, что они смотрели на двигательную установку пиратов. Осока ободряюще улыбнулась в объектив голокамеры наблюдения, подмигнула и, распрямившись, как пружина, прыгнула в направлении пиратского корабля. А ведь она и впрямь знает, что делает! Перебирая руками, она проплыла немного вдоль корпуса, ухватилась за выступ на корпусе «Охотницы», включила меч и рубанула по броне. Полукруг, второй – и кусок обшивки летит в сторону. Третьим стремительным движением Осока вонзила огненное лезвие в размещённое внутри оборудование. Пора! Я утопил гашетки обеих пушек турели. Сопло верхнего двигателя брызнуло ошмётками, в другом появилась чёрная рваная дыра. И в этот момент пираты дали тягу. Попытались, точнее сказать. Рвануло так, что третий, неповреждённый двигатель вывернуло из кормы, а «Охотница» беспорядочно закувыркалась в пространстве.
– Аййй! – «Амидала» едва успела отскочить, чтобы избежать удара в брюхо бронированным клювом. Так среагировать не успел бы ни один пилот, спасло нас только то, что Падме сама была кораблём.
А что с Осокой? Я повёл прицелом, надеясь, что сенсоры турели обнаружат подругу, если её сбросило с обезумевшего стального «мустанга». Но в пространстве Осоки не было. Зато, как только спинная часть «Охотницы» вновь оказалась в поле зрения, я увидел нашу отважную джедайку. Прилепившись к обшивке магнитными подошвами, она резала мечом обод люка. Меч на пояс, толчок сложенными ладонями – из-под крышки брызнули беловатые струи замерзающего воздуха, люк открылся внутрь. Осока нырнула в корабль, а ещё через секунду захлопнулась аварийная диафрагма. На то, чтобы разобраться с экипажем, моей подруге потребовалось ненамного больше времени. Вскоре я увидел, как из двигателей ориентации на носу и пилонах «Охотницы» ударили струи газов, останавливая вращение.
– Добыча готова, забирайте, – послышался в комлинке весёлый голос Осоки.
Посадочные лапы нашего корабля вцепились гравитационными присосками в обшивку «Ночной охотницы».
– Не сопротивлялись? – спросил я.
– Что ты! Упали на колени и начали возносить благодарственную молитву своим богам.
– За что?
– За то, что я не Вентресс. Это ведь те самые гаврики, которые у неё тачку угнали. Думали, сейчас их будут медленно и вдумчиво резать.
– Стоило бы, – проворчала Падме. – Чтобы неисправными движками не баловались.
– Ну, мать, у тебя и реакция, кстати, – сказал я.
– Что есть, то есть. Поднимись, возьми управление, а то у меня какие-то паразитные токи в цепях гуляют, будто руки дрожат.
Тано-младшая за время нашего отсутствия уже устроилась на месте правого пилота. На мой строгий взгляд она продемонстрировала пустые руки, мол, не трогала я управление, в мыслях не было. Усевшись в командирское кресло, я дал сначала малую тягу. Сцеплённые корабли заметно повело по тангажу.
– Помни о смещённой центровке, – подсказала Падме.
– Я вот и пробую.
– Реверс-моторы высоко расположены, лучше плазменные, нижние.
Кивнув, я взялся за стебельки управления плазменных двигателей, почти такие, как на многомоторных земных самолётах, только поменьше. На покойной «Горгулье» каждый из них отвечал за отдельный плазматрон, у «Амидалы» пришлось объединить линии управления, так как двигателей было шесть. Правый средний – вперёд. Да, так гораздо лучше.
– Всё хотел узнать, – сказал я. – На что это похоже, когда тобой управляют?
– Смотря кто. Грубый пилот – словно ведут под конвоем, заломив руку за спину. А с тобой или Осокой… думаю, на танец.
– Надеюсь, я уже стал неплохим танцором, – усмехнулся я, добавляя тяги.
7
Как же нас ругала по возвращении Рийо! Корректная и сдержанная панторанка преобразилась в фурию, мечущую громы и молнии. Она называла нас безответственными авантюристами, возмущалась, что своей атакой мы поломали ей весь график отлёта, ведь договаривались же до завтрашней ночи соглядатая не трогать, изображать обычную деятельность. Мне лично она заявила, что на эту давно махнула рукой, но меня-то, меня считала серьёзным, ответственным человеком, а я, понимаете ли… И так далее, и тому подобное.
– У меня всё шло по точно рассчитанному плану, а благодаря вам теперь полный… – последовало слово из шести букв, в русском фольклоре обозначающее безвыходное положение. Ого! Где ж это она набралась-то? Вроде, я при ней не выражаюсь. Неужели, ребята?
