Глава 9
Дисциплина в лагере прихрамывала. Автоматчики покидали караулку с недовольными матерками, заправлялись, кто-то закуривал на ходу, надеясь высмолить сигарету до построения. Что за блажь взбрела начальству в голову? С этой службой и так поспать не удается! Наконец все вышли. Часовой на крыльце караулки остался в одиночестве. Глядя, как товарищи скрываются за углом, он подтянул автомат, висевший на плече, прислонился спиной к перилам, широко зевнул. Пуля нашла свою цель – он так и упал с открытым ртом, не успев выдохнуть.
Весь оставшийся караул, включая дневальных с ворот, выстраивался перед зданием администрации. Площадку идеально освещал прожектор с дальней вышки. Солдаты недоуменно осматривались – где же офицеры, черт их побери?! Кто-то удивленно косился на незнакомого часового на крыльце – тот демонстративно зевал и делал вид, будто ничего не происходит. К нему подбежал лейтенант – начальник караула, спросил, в чем дело, где его боец. Часовой, лицо которого пряталось в сумраке (но в нем легко угадывался Латышевич), равнодушно пожал плечами, буркнул, что СБУ проводит инспекцию и офицеру лучше встать в строй к своим подчиненным. Тот раздраженно передернул плечами, подбежал к бойцам и гаркнул:
– Караул, равняйсь! Смирно!
– Слышь, лейтенант, – встревоженно сказал кто-то из бойцов, – тут что-то не то.
– Неужели? – передразнил его офицер. – И в чем же это выражается?
– Да странно как-то. И на вышках никого нет… Балдохи горят, а пацанов не видно…
А дальше начался ад. Два ручных пулемета ударили одновременно с разных точек! Мгновенное замешательство все и решило. Шеренги распались, людей косило пулями. Все, как один, включая «начкара», явились на «смотр» без бронежилетов! Уцелевшие заорали от страха, заметались. Кто-то выстрелил, но неудачно, и тут же нашел свою смерть. Рухнул «начкар» с перебитыми ногами и пулей в голове. Напор огня был страшен, свободного пространства от пуль практически не оставалось. Люди валились пачками. Несколько человек, стоявших с краю, пустились наутек, надеясь вырваться из освещенной зоны. Возможно, им это удалось бы, но часовой, стоящий на крыльце, уже не был индифферентно настроен – он скинул с плеча штурмовую винтовку и тоже открыл огонь. Бегущих разбросало. Посреди площадки творилось нечто невообразимое – в гору тел падали новые. Осталось трое или четверо, они кричали, умоляли пощадить, но свинец кромсал их. Вскоре затих самый последний.
Латышевич свалился с крыльца, припал к столбику – его рвало. В воздухе зависла удушливая пороховая гарь. Два десятка тел валялись в разных позах. Вот дернулся умирающий боец, что-то хрипло прошептал и замер.
– Аллес капут называется… – дрожащим голосом пробормотал Беженцев.
Двое автоматчиков с вытаращенными глазами уже бежали с противоположного конца лагеря. Они свернули с центральной аллеи – и угодили под огонь поджидавшего их Фещенко. Спецназовец расстреливал их невозмутимо, с достоинством. Две короткие очереди, и охранник, бегущий первым, переломился, распластался посреди газона. Второй споткнулся об него, прошелся колесом, а когда поднялся, чтобы броситься в кусты, Фещенко произвел еще одну короткую очередь – весьма эффективную.
Из персонала лагеря «Олимпик» не осталось никого – только мертвые и заточенные в подвале. Они прекрасно слышали пальбу и орали у себя в подземелье как ненормальные. Похоже, мысль о гранате, которой их пугали, становилась неактуальной – в железную дверь сыпались удары. Надрывались лаем собаки в запертой псарне. Связанного майора Мамута вытащили во двор, он мычал, пытаясь выплюнуть кляп. Ночка выдалась тяжеловатой, и для него в том числе. Его оттащили за ноги к двум десяткам мертвецов, швырнули рядом. Илья выдернул кляп, и изо рта задыхающегося майора полезла пена.
– Падлы, суки позорные, что вы творите? – хрипел он. – Я убью тебя, Ткач!..
Это была, по-видимому, его последняя осмысленная фраза. Давно Илья не получал такого удовольствия. Провернулось этой ночью что-то в голове, ориентиры поменялись местами. Он занес приклад и ударил Мамута по челюсти. Майор забулькал, стал свистеть, как продырявленный сифон. Он еще пытался что-то сказать, но Илья снова ударил его, теперь по верхней челюсти. Фонтаном брызнула кровь, лицо майора превратилось в изувеченную маску, он неудержимо превращался в Квазимодо. Илья снова занес приклад – и передумал, опустил. Хватит. Лишать жизни – глупо, провинившийся ничего не почувствует. Достойное наказание – оставить жить в таком плачевном виде. Навеки обезображенное растение – и при этом с непострадавшим головным мозгом, что означает полное осмысление произошедшего, это и есть АД, который майор сполна заслужил.
Изувеченный офицер был уже неинтересен. Илья прошел обратно в барак, схватил связанного Зейдлица, поволок к выходу. С помощью Беженцева он загрузил его в задний отсек внедорожника, вытащил кляп, пусть дышит, заслужил.
– Ткач, вы сделали все, что хотели… – забормотал чекист. – Отпустите меня, я больше вам не нужен… Вы обещали…
– Я прекрасно помню о своих обещаниях, Виктор Акимович, – отрезал Илья. – Но, во-первых, мы еще не закончили. Во-вторых, вам придется через часок-другой прогуляться с нами до хутора Отрадного, а уж после этого мы вас отпустим, живым и невредимым. Но при условии, что вы будете себя хорошо вести. Мы вас запрем в машине, не возражаете? Да, и не забывайте, что брелок по-прежнему со мной, так что лучше не играть с судьбой в азартные игры…
Успокаиваться было рано. Спецназовцы прочесывали территорию на предмет неучтенных сотрудников персонала. Бараки помалкивали. Из них никто не выходил, но к окнам прилипли любопытные носы. Через минуту ожили динамики, развешенные на столбах, и на весь лагерь загремело:
– Говорит спецназ Донецкой Народной Республики! Повторяю – это спецназ Донецкой Народной Республики! Персонал лагеря нейтрализован! Вашим жизням ничего не угрожает! Всем заключенным немедленно выйти из бараков и собраться у ворот! Я повторяю – немедленно, и всем! Оставаться в них опасно! После того как вы уйдете, бараки будут уничтожены! Люди, выходите, не бойтесь, мы свои!
Значимость этого выступления было трудно переоценить! Люди недоверчиво выходили из бараков, щурились от яркого света прожекторов. Сначала вышли самые смелые, брели на центральную аллею, озирались. Потом наружу стали вываливаться толпы! Люди брели, шатаясь, – истощенные, бледные, в лохмотьях. Кого-то поддерживали, кого-то несли на себе. Из каждого барака вытекал ручеек, и все они сливались в большую реку на центральном проходе. Снова взорвались динамики: «Граждане, поторопитесь, это не ночная прогулка! Времени нет!» Илья вышел из узла связи, прошел к воротам, лавируя между заключенными. Его товарищи находились на своих местах – контролировали ворота и подходы к нему. Толпа прибывала, люди переминались, кто-то садился на землю, кто-то падал. На спецназовцев, одетых в украинскую униформу, смотрели с недоверием, со страхом. «Кто вы? – волновалась толпа. – Что происходит?» Фещенко по рации доложил, что ручеек иссякает, кажется, все люди покинули бараки – их не менее полутысячи. Он начинает проверку – все ли вышли. Для этого придется побегать с фонарем по всем строениям. «Будь осторожен», – напутствовал Илья. Он стоял, расставив ноги, перед людьми, смотрел на них с жалостью, с состраданием. Ведь совсем недавно он был одним из них! Такое ощущение, что их совсем перестали кормить – кожа да кости. Лишь некоторые выглядели более-менее нормально – видимо, новички.
