– Помню.
– Ну, удачи тебе, купец.
– Не купец я – приказчик только.
– Будешь купцом – хватка у тебя есть. Бывай!
И Костя, не оглядываясь, пошел к своим конникам.
Жители начали расходиться по своим дворам. Ввиду того, что помощь из Хлынова подоспела вовремя, осада не продлилась и суток, а главное – татары не успели разграбить избы за крепостной стеной, брошенные хозяевами. Уходили ведь второпях, забирая самое дорогое – детей и скот. Даже до лавки с товарами татары не добрались – не успели, а мародеры, если и были, укрылись в крепости или ушли в леса.
Хлынов стоял на высоких холмах, окруженный лесом, и с юга был прикрыт рекой Вяткой. Для татарской конницы место для ведения боевых действий крайне неудобное. Местные дороги узки, и больше чем в три ряда коней не поставишь. Стоит сделать завал из деревьев, и малая рать вполне может держать тысячное войско. Татарин только на коне силен, когда массой давит да тучей стрел осыпает противника. А в лесу из лука во врага не попадешь – ветки да кусты мешают, опять же конь запросто ноги сломать может в барсучьих норах да промоинах.
После недолгой осады прошла неделя, жители успокоились, и жизнь вернулась в свое русло.
Снова Мишаня в поход за товаром отправился. Памятуя о татарах, плыли осторожно, к своему берегу прижимаясь да по сторонам поглядывая – не мелькнет ли чужой? Однако – обошлось.
Они дошли до Нижнего. На пристани народ шумит – ярмарка на берегу торгует, разве что поменьше стала. И первой новостью было – татары стороной пошли, на Москву или Владимир.
Покупателей, как и продавцов, поубавилось, но Михаилу удалось свой товар выгодно пристроить у оптовиков и, в свою очередь, самому закупиться. Все успел за два дня.
Обрадовался – как же, татары стороной прошли, по торговым делам порядок! И вечером – в обратный путь, пока солнце не село.
Добрались они до знакомой стоянки, пристали, ушкуй веревкой за дерево привязали. Дальше – по накатанному: костер, кулеш, ужин – и на боковую. Дежурного выставили – как без него?
Только не помог дежурный.
В середине ночи проснулся Михаил от какой-то возни. Глянул в освещенный костром круг – а там двое чужих Капитона ножами добивают. И непонятно в скудном свете тлеющих дров – разбойники это или татары?
Подхватился Мишка, заорал:
– Тревога!
Схватился за саблю, что рядом с собой положил, выхватил ее из ножен, в два приема чужаков настиг. Одного с лету поперек спины ударил – с потягом, как Митрофан учил. Увернулся от удара ножом, резанул второго по шее.
Корабельщики вскочили и кинулись на ушкуй – за топорами. А из кустов человек семь чужих вывалились. Видать, те двое дежурного должны были тихо снять, остальные же в кустах прятались до поры до времени.
Столкнулись чужаки и корабельщики между костром и береговым урезом. Теснят чужаки, а у корабельщиков и пространства нет никакого: шаг назад – и вода. Крики, ругань, звуки ударов. Хрясь! Это Трофим топором череп нападавшему проломил. А рядом Никанор застонал, получив удар сулицей в грудь. Стоял, качаясь, но видно было – не жилец.
Михаил крикнул Павлу:
– Ушкуй уводи, я отобьюсь!
Он упал на землю, ударив саблей по ногам нападавшего, перекатился в сторону и перерубил веревку, удерживающую ушкуй. Суденышко стало медленно отходить от берега.
Павел замешкался на берегу, отбиваясь от нападавшего. Михаил прыгнул вперед и ударил того саблей в бок.
– На судно!
Павел бросил топор в чужака и прыгнул на ушкуй. Зацепился за борт, подтянулся и влез на судно. Краем глаза успел Михаил увидеть, как Павлу удалось на ушкуй взобраться, потому как специально глядеть некогда было. Оставшиеся в живых трое чужаков – да тати они! – начали медленно подходить к Михаилу. Видели саблю в его руках, опасались. А у Мишки пот глаза заливал. Он понимал: сейчас того, что слева, бояться надо, у него сулица в руках – короткое копьецо.
Тать сделал выпад, Мишка отбил. Второй выпад – приказчик шагнул назад, уперся спиной в наклонный ствол березы. Чужак ощерился. Видя, что отступать Мишке некуда, сделал еще выпад.
Мишка развернулся на месте, и лезвие сулицы прошло по его животу, вспоров рубаху. Но и Мишка вытянутой рукой с саблей успел вонзить ее нападающему в живот и даже провернуть для верности. А справа уже другие двое кинулись, грозя изрезать ножами.
Отпустил Мишка саблю, оставив ее торчать в чужом брюхе, оттолкнулся ногами да спиной в воду и упал. Дыхание сперва перехватило, потому как открытым ртом воды хлебнул. Вынырнул, вдохнул воздуха, закашлялся, отплевывая воду.
На берегу метались двое татей, обшаривая своих убитых товарищей и тела корабельщиков. Не проснись Мишаня вовремя, сейчас бы уже все ушкуйники мертвыми лежали. Счет, конечно, в пользу вятичей. Нападавших было девять – осталось двое, но душу это не грело. Из ушкуйников только Павел, кормчий уцелел, да Мишаня. Должен Павел в одиночку с ушкуем справиться, он мужик опытный, парус сам поставит. Лишь бы снова на банду не нарваться.
За такими думами о судьбе Павла и ушкуя с грузом товаров Мишаня как-то о себе и забыл. А ведь и у него положение незавидное: не то что ушкуя или там коня – даже лодочки-долбленки нет. Стало быть, пешком идти надо, а это ой как не близко! Из оружия только – Мишаня ощупал пояс – два ножа: обеденный и боевой. Денег вовсе нет.
Сапоги набрались воды и тянули на дно. Избавиться от них жалко. Мало того что стоят недешево, так еще и идти далеко, босиком все ноги собьешь.
Отсвет костра уже давно пропал позади, в темноте ночи, и Мишаня решил выбираться на берег. Он начал забирать влево, пока ноги дна не коснулись. Оскальзываясь и хватаясь руками за траву, вылез на берег. Отдышался, прислушался. Никаких настораживающих звуков, только ночные птицы ухают да верещат.
Разделся Мишаня, одежду отжал, из сапог воду вылил, снова оделся. Ночью идти не рискнул, решил оставаться на месте до утра. Посветлу идти проще, да и врага – случись он – заметить можно, в кустах укрыться.
Мишаня свернулся калачиком под ивой. Мокрая одежда не грела, от реки тянуло сыростью. Лето, а Мишаня замерз. Короткое лето в вятских краях да прохладное. На ярмарке купцы, в дальние страны ходившие, сказывали, что зимы там сроду не бывает, и снега никто не видел – круглый год тепло. Вот благодать-то! Печку зимой топить не надо, валенки да тулупы не носить, разные ягоды-грибы небось все время собирать можно. Попасть бы туда, хоть одним глазком глянуть!
Угрелся потихоньку Мишаня, сон его сморил. Проснулся от того, что солнце через листву ивы в глаза светить стало. Подхватился Мишаня, вскочил, осмотрелся. Лицо в реке умыл да напился. И по берегу – вперед, к родным краям.
Шел Мишаня да на реку поглядывал – не видать ли где знакомого ушкуя? Может – не уплыл Павел далеко, его дожидается? Нет, не видать – чиста водная гладь.
