Еще в чине подполковника, участвуя в семилетней войне, будущий генералиссимус российской армии твердо определял место офицера в сражении. Не ведая страха, Суворов с одной лишь тонкой офицерской шпагой бросался в самые опасные места штыкового боя, приговаривая: «Где тревога, туда и дорога. Где ура, туда и пора». Эти короткие и блестящие по своей краткости и ясности изречения точно указывали офицеру того времени правила его воинской чести.
Кто хочет командовать, тот должен уметь и повиноваться — таково незыблемое правило воинской дисциплины. Чем выше чин имел офицер, тем строже взыскивал с него Суворов. Когда в дни итальянской кампании генерал Розенберг позволил себе не выполнить боевого приказа, Суворов категорически предупредил его: «Не теряя ни минуты, немедленно сие исполнить, или под военный суд».
Вместе с тем Суворов, как и Петр, был горячим поборником братского товарищества в офицерской среде и отеческого отношения к солдату.
Суворов и его сподвижники понимали, что русские войска требуют для себя особенных генералов и офицеров, не похожих на тех, какие существовали в прусской и иных армиях. Сердца наших солдат открывались навстречу таким начальникам, которые жили с ними одной жизнью в трудах и походах и на поле брани. Личные боевые качества офицеров развивались всеми мерами, в том числе и резко отрицательным отношением самого Суворова к «немогузнайкам», к тем, кто был убежден в том, что офицерским званием можно покрывать невежество. Суворов, считавший для себя честью «есть кашу с фанагорийцами», показывал пример братских чувств к солдатам. И офицеры его времени учились строго отделять требования службы от своих личных капризов, симпатий или антипатий.
Четырехлетнее царствование Павла разрушительным ураганом пронеслось над русской румянцевско-суворовской армией, многое переломав и испортив. Сейчас же после вступления на престол этого тупого приверженца прусского вахт-парада сто тридцать два гатчинских офицера были переведены в ряды гвардии. Все то, что пытался изжить в русских войсках Петр I, расцвело теперь пышным цветом. В полках получило все права так называемое «экзерциргаузное направление». Суть гатчинской системы состояла во взгляде на солдата, как на «механизм, артикулом предусмотренный». Отсюда и шло все остальное. Прежние принципы долга и чести, личного примера заменились одним — устрашением.
Грубость и унижение в армии стали обычным явлением. Характеризуя пагубное влияние гатчинской системы на армию, журнал «Русская старина» писал: «Разрушение нравственной силы состоит в потере уважения нижних чинов к своим начальникам; без этого же уважения войска не существуют. Эта потеря произошла от предосудительного обращения главных начальников к подчиненным им офицерам перед фронтом или младших: их оскорбительно бранят, стыдят и поносят; те только офицеры служат и терпят такое обращение, которые не знакомы с чувством чести».
Суворовский офицер глубоко уважал личность подчиненного, не стеснялся дружбы с ним, чувствовал в самом юном офицере своего товарища по призванию и высокой профессии, и его обращение к нему на «ты» звучало сердечно. Совершенно иначе трактовались «взаимоотношения старших и младших офицеров по гатчинской системе». Новый тип начальника, если он был даже старше на один чин, рассматривал младшего офицера как существо низшее. В этих условиях понятие офицерской чести все чаще и полностью заменялось правилами так называемого «светского поведения». Армия перестала вырабатывать твердые боевые характеры, ибо унизительное положение офицера, не говоря уже об солдате, лишало его тех устоев рыцарского благородства и сознания своей высокой роли, которые прививались ему раньше. Тип полковника Скалозуба из комедии Грибоедова «Горе от ума» навсегда увековечил печальное воспоминание о гатчинских офицерах и их воспитанниках.
Смерть Павла положила конец официальному владычеству гатчинской системы, но не разрушила ее окончательно. Рецидивы гатчиновщины не раз вспыхивали в старой русской армии вплоть до последних дней ее существования. Бальные шаркуны в эполетах, презиравшие службу и солдат, начальники, не считавшие своим долгом заниматься своим военным образованием, генералы, оскорблявшие офицеров и офицеры, раздававшие зуботычины направо и налево, люди, не имевшие боевой чести или утратившие ее, — во всех поступках так или иначе звучали отголоски гатчинской системы, глубоко ненавистной русской армии, противоречившей самому существу народной души. И надо твердо знать, что когда мы говорим об истинных традициях русского офицерства, то речь идет именно о том замечательном наследии офицеров — сподвижников Петра, Суворова, Кутузова, Ермолова, Брусилова, которое заслуживает самого внимательного изучения.
Наставления господам офицерам в день сражения
В годы войны с Наполеоном все лучшие традиции русского офицерства упрочились и нашли свое ярчайшее воплощение. Слава Румянцева и Суворова главенствовала в войсках.
Офицеры, начинавшие службу под их отеческими взорами, стали уже крупными начальниками. В этих людях не было ни напыщенности, ни красивой позы, ни внешнего трескучего эффекта. Они олицетворяли собой суровую и трезвую действительность военной жизни. Они и составили ту плеяду генералов, которые во главе с Кутузовым привели наши войска к победе над Наполеоном.
Влияние их традиций на формирование офицерского корпуса было огромно, первый из них — это суровый лев Багратион. «Никто не напоминал мне о том, что он начальник, и никто не умел лучше понимать… своих подчиненных», — писал генерал Ермолов о Багратионе. Таким же был и Ермолов.
Это умение лучших генералов той эпохи сохранять свое достоинство, быть строгими начальниками и вместе с тем чувствовать глубокое уважение к офицерской среде оказывало большое воздействие на выработку норм поведения офицеров в войсках.
Офицеры получали урок того, как нужно владеть сердцами своих подчиненных, добиваться нравственного влияния на них и чувствовать себя начальниками не только в силу своего чина, но и по праву военного опыта, образования, знания психологии людей. Такие офицеры уже одним своим примером воспитывали подчиненных в нужном направлении.
Понятно, что в это время русские офицеры горячо тянулись к военным наукам.
Когда в начале 1801 году юный Денис Давыдов приехал в Петербург, желая стать кавалергардом, его двоюродный брат Каховский язвительно заметил: «Что за солдат, который не надеется быть фельдмаршалом! А как тебе снести звание это, когда ты не знаешь ничего того, что необходимо знать штабс-офицеру?»
«Самолюбие Давыдова, — как пишет он в своих записках, — было скорбно тронуто, и с того времени, гонимый словами брата, я не только обратился к военным книгам, но и пристрастился к ним».
Понятие об офицерской чести стало единым для всего офицерского корпуса и генералитета. Что было недостойно младшего начальника, то же возбранялось и старшему. И основой этого принципа была идея бескорыстного принципа служения Родине. Холодным презрением окатывали суворовские генералы и офицеры гатчинских последователей, гонявшихся за внеочередным чином, добивающихся ордена в штабах, при дворе и пугавшихся поля боя. Истинный дух тогдашнего офицерства проявлялся в другом.
