И людям разных национальностей (мы видим это!) стало гораздо хуже жить. Мой приезд в Мелитополь совпал с днем незалежности, то есть независимости, Украины. Однако совсем непраздничным выглядел в городе этот солнечный августовский день 1993 года. Едва ли не главная его примета — длиннющие очереди возле хлебных магазинов. Оказывается, перебои с хлебом стали, как и в других украинских городах, обычным явлением. И это — при богатейшем урожае, выращенном в республике в этом году. Нехватка товаров, гиперинфляция, дороговизна, остановка заводов, безработица — тоже новые будни.
Когда я поздравил с праздником еще одного друга Штанько — Героя Советского Союза Николая Александровича Опрышко, он искренне возмутился:
— Вы что? Для меня это никакой не праздник! Да и для кого он в радость?
Почти все, с кем встречался я в Мелитополе, говорили мне то же самое…
* * *
А в заключение — еще несколько слов о боевых наградах, с которых мы начали наш сегодняшний разговор. Они — символ воинской славы народа, символ чести страны, одержавшей великую Победу в величайшей войне. «Святыни» — не просто громкое слово. Это действительно святыни. И отношение к ним в обществе о многом свидетельствует.
Меня глубоко взволновал случай, о котором рассказал машинист-инструктор Мелитопольского локомотивного депо Виктор Васильевич Сорочан. При нем на автобусной остановке развязный парень вызывающе и пренебрежительно бросил стоявшему в очереди Штанько, указывая на Золотую Звезду:
— Эй ты, дед, сними свою побрякушку! Немодно это нынче.
Старик побледнел, сжался — его словно ударили по щеке…
А вот во Львове и Тернополе, Ивано-Франковске и Ровно ветеранов Великой Отечественной по-настоящему били. Распоясавшиеся боевики из национал-фашистских отрядов так называемой украинской народной самообороны (УНСО), повторяющих путь гитлеровских штурмовых отрядов, били и с ненавистью срывали ордена и медали, заслуженные в боях с фашистами.
Ну и, конечно, на Украине, как и в России, награды за боевые и трудовые подвиги стали предметом бессовестного торга, спекулятивного ажиотажа, попадая в руки грязных базарных барыг. Причем некоторые издания не противостоят этому, а, наоборот, гнусный ажиотаж подогревают. Наградные знаки они рассматривают и рекламируют просто как выгодный, дорогой товар.
Чего стоит хотя бы заметка в газете «Киевские ведомости» — с подробной информацией о содержании драгоценных металлов в советских орденах. Красноречив заголовок: «Если вам предложат за орден Суворова «Мерседес», откажитесь, орден стоит дороже». Не отстают и уже упоминавшиеся «Мелитопольские ведомости». Противно читать бухгалтерские подсчеты некоего Николая Оксы, который с доскональным знанием торговой конъюнктуры составил свой рекламный проспект под заголовком «Орден Ленина. Дорого. Кто больше?» Истекая сладострастной слюной, автор излагает, сколько в каком ордене платины, золота, серебра, как распределяются знаки по редкости награждений, сколько стоят на сегодня в рублях и долларах.
Плоды подобной рекламы? Налицо! Развернулась настоящая охота за орденами и медалями. В Мелитополе пострадал не один Штанько — почти одновременно похищены награды у полного кавалера ордена Славы В. Полупана, участника Парада Победы В. Симоненко, полковника А. Тихомирова, в соседнем Бердянске — у дважды Героя Советского Союза Е. Кунгурцева…
Заметьте: бизнесмены, наживающиеся на необычном товаре, который становится уже обычным, ничем особенно не рискуют. Была в украинском Уголовном кодексе статья, предусматривавшая наказание за куплю и продажу государственных наград, но в прошлом году исключена. Как объяснили мне в мелитопольском суде, речь шла о государственных наградах СССР. Ну а поскольку СССР больше не существует, чего там церемониться. Остался лишь пункт в Кодексе об административных правонарушениях: предупреждение или штраф… до половины официально установленного минимального размера зарплаты. Килограмм вареной колбасы! Сильно, ничего не скажешь…
* * *
О каждом обществе, наверное, можно судить по отношению к его героям. Режимы, утвердившиеся на развалинах уничтоженного Советского Союза, истинных героев предали. Героями делают предателей: в России — генерала Власова, чей флаг стал государственным, на Украине — Степана Бандеру. Торжествуют торговцы в храме — торговцы орденами и Родиной.
Не в силах вынести жестокое глумление, униженные, оскорбленные, оплеванные, некоторые из наших героев предпочитают не жить, а умереть. Так ушли фронтовая медсестра Юлия Друнина и защитник Брестской крепости Тимерян Зинатов… Теперь вот комбриг Филипп Штанько. Русская, татарин, украинец. Обнаженные нервы и обостренная совесть соединили их в скорбной жертвенности. Безнравственная, безжалостная власть убила их! Нет прощения за это!
Последний выстрел сержанта кондратьева
Мысли об этой смерти неотступно и мучительно преследуют меня. Не только потому, что Вячеслав Леонидович Кондратьев — один из любимых моих писателей. Не только потому, что посчастливилось встречаться с ним и впечатления от тех встреч остались памятные. Есть и еще причина.
Сразу, тогда же, в конце сентября 1993 года, возникло в связи с сообщениями о его кончине чувство какой-то противоречивости и недосказанности. Одна газета даже написала: «Тайна смерти Кондратьева окутана мраком».
Обтекаемо-минорно «ушел из жизни» — и шоково-пронзающе «застрелился».
«Умер» — и «покончил с собой».
«Несчастный случай» — и «самоубийство».
Это из разных газетных заметок. Почему же оказались они столь неоднозначными?
* * *
Факт несомненный и бесспорный — выстрел. Он был, этого уж не опровергнет никто.
Он грянул на исходе темной сентябрьской ночи, и Нина Александровна, жена, спавшая в соседней комнате, мгновенно пробудившись и метнувшись к мужу, увидела его залитым кровью.
«Скорая помощь», реанимация, отчаянные усилия врачей.
Через двое суток он скончался.
Увы, вот это все действительно бесспорно и неопровержимо. А остальное… Оно вызвало в газетах ту самую разноголосицу.
Реагируя на нее, литературный критик Александр Коган, друживший с Кондратьевым, напечатал в «Московской правде» свое письмо. Основная мысль: не надо выдавать догадок по поводу смерти писателя за непреложные истины.
Что ж, мысль правильная. В принципе. Но, что касается оценки конкретных версий, в чем-то существенном автору захотелось возразить.
Он считает одинаково бездоказательными и утверждение о несчастном случае, и суждение о сознательном самоубийстве — из того же ряда, что уход Юлии Друниной. «Доказательств нет. И уже никогда не будет. Никакой записки, подобной предсмертным стихам Юлии Друниной, Кондратьев не оставил».
Верно, не оставил. Но остались люди, которые знают обстоятельства его смерти и то, что ей предшествовало. Прежде всего — жена. Да и вы сами, Александр Григорьевич, знаете прекрасно (говорили же мне!), что в том состоянии, в котором находился в ту ночь Кондратьев, рисуемая ситуация — «чистил именное оружие, и курок сработал» — не просто бездоказательна, но абсолютно невозможна. Не мог он, тяжко больной, да еще глубокой ночью, заниматься чисткой оружия! Так давайте тогда отбросим эту версию раз и навсегда.
