— Как мне благодарить вас, дорогой вы мой учитель?! — чуть ли не со слезами на глазах промолвил Андрей Петрович. — А книги я вам обязательно верну на обратном пути, — озабоченно заверил он и, запнувшись, тихо добавил: — Если только не сгинем где-нибудь в полярных льдах…
— Тьфу тебя, вещун! — мелко перекрестился Фаддей Фаддеевич, суеверный, как, впрочем, и все моряки. — Придет же на ум такая блажь вроде бы и не глупому человеку!
— Да успокойся, Фаддей Фаддеевич! Это я же так, для напоминания, что ли, о превратностях судьбы…
— Хорошенькое напоминание, когда походя хоронят экспедицию! — никак не мог успокоиться тот.
А Григорий Иванович улыбался, глядя на перепалку своих друзей, навевавшую сладостные воспоминания о годах их молодости.
— А каковы ваши дальнейшие планы, Григорий Иванович?
— Планов много, — оживился тот, — но главное — подготовка экспедиции в глубь Бразилии. Вы, наверное, помните, что я об этом мечтал еще в кают-компании «Надежды». Сколько же лет прошло с тех пор… Но не все так просто и в финансовом, и в политическом отношении. Всю Южную и Центральную Америку охватили национально-освободительные войны, и испанскому и португальскому господству приходит конец. Но если в Испанской Америке верховодят республиканцы, или, по-местному, инсургенты, то в Бразилии дело вроде бы идет к монархии. Сказывается, конечно, влияние пребывания здесь португальского королевского двора во время наполеоновского нашествия на Пиренейский полуостров. Во всяком случае, это вполне устраивает Россию, и Нессельроде подталкивает меня именно в этом направлении.
А тут еще, как назло, возникли разногласия из-за Уругвая. Там вспыхнуло восстание инсургентов, и Португалия ввела туда из соседней Бразилии свои войска, подавив его. Но Испания возмутилась вмешательством в ее внутренние дела, по-прежнему считая всю территорию Рио-де-Ла-Платы своими колониальными владениями. Комедия, одним словом, да и только.
Ну а я тем временем, пользуясь своим служебным положением, — коротко улыбнулся Григорий Иванович, — налаживаю деловые отношения с бразильской элитой с прицелом на то, что когда обстановка в стране стабилизируется, все-таки организовать экспедицию в глубь территории Бразилии, еще почти неисследованной.
— В долгосрочных интересах России? — полюбопытствовал Фаддей Фаддеевич.
— Да нет, чисто в научных целях.
— И тогда господин Лангсдорф станет претендовать на свое законное место академика в Петербургской академии наук, — сформулировал начатую натуралистом мысль Андрей Петрович.
— А господин Шувалов, — в тон ему продолжил Григорий Иванович, — будет продвигать его кандидатуру, пользуясь своим влиянием как ее почетного члена…
— Привлекая к этому и Крузенштерна, и других влиятельных почетных членов Академии наук, — подвел итог Андрей Петрович.
— За что спасибо вам на добром слове!
И все втроем дружно рассмеялись.
— Шутки шутками, а мне бы очень хотелось видеть вас, Григорий Иванович, действительным членом Академии наук, — не кривя душой, сказал Андрей Петрович.
— Видите ли, Андрей Петрович, я читал ваш отчет как начальника экспедиции по обследованию залива Аляска. Замечательная работа! И даже несколько завидовал вам. Будь такие материалы за моей подписью, я бы с открытым забралом ринулся в академики, так что хочешь, не хочешь, а придется ждать бразильской экспедиции…
Друзья помолчали.
— А как вам, Андрей Петрович, показалась Кентерберийская долина в Новой Зеландии? — неожиданно спросил Григорий Иванович.
— ???
— Не удивляйтесь, Андрей Петрович, и сюда доходят слухи о ваших славных делах. Ко мне как-то совершенно случайно, — неопределенно хмыкнул дипломат, — попали любопытные документы, вернее, их копии, министерства иностранных дел Англии, из которых следовало, что британцы проявляли повышенное беспокойство по поводу присутствия в течение нескольких месяцев русских в Кентерберийской долине. Сопоставив эти сведения с некоторыми известными мне документами Главного правления Российско-Американской компании, я понял, что речь идет именно о вашей экспедиции в Новую Зеландию, и снова позавидовал вашим успехам. Я же признался вам еще в Петропавловске на Камчатке о своем честолюбии как ученого.
— Это мы уже давно поняли, — в свою очередь, хмыкнул Фаддей Фаддеевич.
— Благодатный край, — как бы не замечая самобичевания Григория Ивановича и реплики капитана, повествовал Андрей Петрович, — с прекрасными плодородными почвами и умеренным климатом. В общем, рай и для земледельцев, и для животноводов. Но колонизировать его силами одной Российско-Американской компании с крахом ее былых надежд обосноваться на Гавайских островах практически невозможно — уж очень далеко даже от Верхней Калифорнии, на которую мы еще совсем недавно претендовали, не говоря уж о Новоархангельске.
— Жаль, очень жаль, — задумчиво проговорил Григорий Иванович и вдруг оживился. — А знаете ли вы, что Шеффер, «покоритель» гавайского острова Атувая, объявился здесь, в Рио-де-Жанейро, и обхаживает вице-короля? И, по моим сведениям, претендует после отделения от Португалии и установления в Бразилии монархии ни много ни мало на графский титул.
— Ну вот, Фаддей Фаддеевич, а ты жаловался, что, мол, одним своим лобиком трудно пробиться в жизни, — не преминул подковырнуть друга Андрей Петрович.
— А он прав, — неожиданно поддержал Фаддея Фаддеевича Григорий Иванович. — Если бы, к примеру, камергер Резанов, председатель Главного правления Российско-Американской компании, не скончался в 1806 году в Красноярске, возвращаясь в Петербург из Русской Америки, то, учитывая его таланты и связи при дворе, он непременно стал бы канцлером, и ваша судьба, Андрей Петрович, сложилась бы совсем иначе. И мне бы пришлось обивать пороги вашего кабинета в Петербурге, добиваясь у вас аудиенции. Или я не прав? — спросил он, увидев, как вскинулся тот при его последних словах.
— Кто его знает? — неопределенно ответил Андрей Петрович. — Резанов действительно на что-то намекал, но очень и очень туманно… Вполне возможно, что могло быть и так, как вы сказали. Только вам бы, Григорий Иванович, уверяю вас, не пришлось бы обивать пороги моего кабинета. Выдумщик вы, однако! — и откровенно рассмеялся, а дипломат с полупоклоном в знак признательности приложил руку к сердцу.
— Во всяком случае, — после некоторой паузы уже серьезно, как на исповеди, продолжил Андрей Петрович, — я очень доволен своей судьбой. Многое повидал, многому научился. Я практически свободный человек, в том числе и в материальном плане. И в экспедицию пошел не ради какой-либо выгоды, как и многие другие ее члены, и не столько ради славы одного из первооткрывателей Южного материка, а по зову своей беспокойной души. И сейчас, пользуясь покровительством своего друга, занимаюсь тем, что мне по душе, не забывая, конечно, и о пользе моих дел для Отечества.
Григорий Иванович встал и крепко пожал ему руку.
* * *
