И он, потрясенный этими словами, нежно поцеловал ее, ощутив солоноватый привкус слез радости любимой женщины…
* * *
Вернувшись на миноносец и выслушав доклад старшего офицера о текущих делах, Степан Петрович прошел в свою каюту. Его терзало беспокойство, ибо он никак не мог принять решения по мучившему его весьма щепетильному вопросу.
Еще во флигеле, утомленный любовными ласками и нежась в постели, он мельком подумал о своем старшем офицере, лишенном возможности регулярного интимного общения со своей супругой. А тот ведь гораздо моложе его. Но у них же с Софьей Кирилловной двое ребятишек… Однако, увидев возбуждение Ольги, уяснившей, в конце концов, что она является полновластной хозяйкой их «гнездышка» на целый год, благоразумно решил не заводить с ней разговора по этому поводу, а принять решение позже, взвесив все уже в спокойной обстановке.
И вот он сидит в уютном кресле в своей довольно просторной каюте, снова возвращаясь к томившим его размышлениям. Он понимал, что Ольга не сможет отказать ему в просьбе изредка давать ключ от флигеля своему старшему офицеру, тем более что она хорошо знала его супругу. Но, вспомнив, с каким восторгом та, узнав о том, что флигель снят им на год, тут же кинулась в неглиже осматривать уже «хозяйским» глазом квартиру, понял, что не имеет права лишать свою подругу этого столь дорогого для женщины чувства. Чувства хозяйки. И вопрос о превращении флигеля в общественное место для любовных свиданий отпал сам собой.
«Извини, Владимир Аркадьевич, но решать свои любовные проблемы придется тебе все-таки самому, — твердо решил Степан Петрович. — Как ни крути, а счастье моей желанной женщины для меня, как оказалось, гораздо дороже мужской дружбы. Так что не взыщи, дружище!» — поставил он жирную точку на этом, как оказалось, не таком уж и простом вопросе.
* * *
После сообщения в газетах о подавлении большевиками восстания в Кронштадте командиры миноносцев опять в едином порыве потянулись к «Гневному». Разумеется, опять без вызова командира дивизиона. И его старший офицер, как и раньше, встречал гостей и, пожимая им руки, провожал в командирскую каюту, в которую вестовые по его приказу снова спешно переносили стулья из кают-компании.
Когда все командиры собрались в полном составе, Степан Петрович обвел их долгим взглядом и усмехнулся:
— Опять «большой сбор», господа командиры?
— А что делать, Степан Петрович? — вопросом на вопрос ответил за всех капитан 2-го ранга Кублицкий, командир «Пылкого». — Вместе как-то легче пережить горечь поражения…
— Горечь, на мой взгляд, относительную, Алексей Иванович. — Командиры вопросительно посмотрели на него с долей недоумения. — После октябрьского переворота большевиков братцы-матросики зверски убивали офицеров, сжигая их тела в корабельных топках, свидетелем чему был мой брат, контр-адмирал Чуркин. — Офицеры в смятении непроизвольно крестились. — И именно балтийские матросы стали ударной силой большевиков при совершении ими октябрьского переворота. А затем, когда поняли, что большевики их нагло обманули, введя так называемую экономическую политику военного коммунизма с ее продотрядами, вдруг спохватились, — пояснил он. — Так что к восставшим матросам, потерпевшим поражение, лично у меня, господа, сочувствия нет, — жестко сказал он. — А вот о провале восстания, как такового, против режима большевиков действительно приходится сожалеть. Хотя Андрей Петрович, мой старший брат, и предвидел его.
В каюте воцарилась тишина.
— А на каких основаниях, Степан Петрович, ваш брат сделал подобный вывод? — нарушил ее капитан 2-го ранга Зилов, командир «Зоркого». — Если это, конечно, не секрет, — уточнил он.
— Какой там секрет, Василий Афанасьевич! Просто он предположил, что, во-первых, большевики усилят группировку штурмующих войск в соотношении три к одному в соответствии с требованиями военного искусства, как нас учили с вами, господа, в Морском корпусе. — Командиры согласно закивали головами. — А во-вторых, в первых рядах атакующих они теперь пошлют делегатов их съезда, который открылся в первый день восстания в Кронштадте, своих фанатиков, которые увлекут за собой красноармейцев, исключив возможность их разагитации матросами.
— Без сомнения, большевики именно так и сделали, — вздохнув, согласился Зилов.
— А чему тут, собственно говоря, удивляться, — заметил капитан 2-го ранга Остолопов, командир «Капитана Сакена», — когда штурмующими войсками командовал Михаил Тухачевский, правда, всего-навсего бывший поручик, но, заметьте, лейб-гвардии Семеновского полка, к тому же выпускник привилегированного Александровского военного училища, одного из лучших армейских училищ Российской империи. И, кроме всего прочего, имеющего опыт командования фронтом.
— Вот именно, — поддержал его старший лейтенант Манштейн, командир «Жаркого». — Что же касается использования большевиками делегатов их съезда при штурме, то, думаю, это предположение уважаемого Андрея Петровича подтвердится после появления более подробных сообщений о подавлении восстания в Кронштадте.
— Представляю, что там сейчас творится… — тяжко вздохнул Кублицкий.
— Да то же самое, что и при подавлении любого бунта на Руси, Алексей Иванович, — усмехнувшись, заметил Степан Петрович. — Вспомните хотя бы, к примеру, расправу Ивана Грозного с вольными новгородцами, когда он в довершение всего приказал оторвать язык у колокола, созывавшего их на вече. А подавление восстания Пугачева Екатериной Великой и четвертование его главаря в Москве на Болотной площади? Или расправу юного Петра Первого с участниками бунта стрельцов, поднятого сторонниками его сестры царевны Софьи? — укоризненно посмотрел он на командира «Пылкого». — Но сейчас для нас с вами главное не это.
Командиры напряженно посмотрели на него. Они понимали, что именно сейчас тот сделает выводы, касающиеся их будущего, исходя из произошедших событий в большевистской России.
— Итак, господа, восстание в Кронштадте подавлено. И как вы, конечно, помните, еще на нашем первом «большом сборе» Александр Сергеевич, — он глянул на командира «Жаркого», — предположил, что в этом случае большевики, изменив так называемую экономическую политику военного коммунизма, будут править в России еще долгие годы. И с этим трудно не согласиться, даже несмотря на то, что во многих губерниях, как эхо Кронштадтского восстания, начались волнения среди крестьян, которые, несомненно, тоже будут подавлены. И это в первую очередь относится к уже начавшемуся крупному крестьянскому восстанию в Тамбовской губернии.
А это означает, что у Русской эскадры нет будущего, — лица офицеров окаменели, хотя они и допускали такую возможность. — Я понимаю, что это трудно, почти невозможно воспринять, но это так. Наши надежды на то, что эскадра будет передана некоему «русскому правительству в изгнании» для продолжения борьбы с большевиками, оказались мифом. Его нет и, по всей видимости, не будет. И не надо уподобляться страусам, прячущим голову в песок в случае появления опасности. Ведь мы с вами ответственны не только за себя и свои семьи, но и за команды вверенных нам кораблей.
